​Гомер — самый известный поэт античности. История и этнология

Лекция 7. Гомеровский эпос

1. Мифологическая основа и сюжет гомеровских поэм.
2. Понятие об эпическом герое и образы воинов в поэме.
3. Нравственная проблематика гомеровских поэм.
4. Своеобразие эпического мировоззрения и стиля.

Пушкин: «Гомера можно только почувствовать ».

Автором двух эпических поэм «Илиада » и «Одиссея » традиционно считается Гомер . Гомер (ок. VIII в. до н.э.) – легендарный древнегреческий поэт, считается основоположником античной и европейской литературы. В биографиях сообщается, что он ослеп (слово "гомер" на эолийском диалекте значит "слепой", другие возможные значения – "заложник", "пророк", "поэт"), соревновался якобы с Гесиодом, а скончался на острове Иос, где показывали его могилу. На основе этих псевдобиографий, по мнению ученых, можно сделать выводы: личность Гомера, если он действительно существовал, скорее всего связана с г. Смирна (нынешний турецкий г. Измир) и с о. Хиос, где в VII – VI вв. до н.э. существовал род певцов - "гомеридов", рапсодов, считавших себя прямыми потомками и последователями Гомера.

Труден и практически неразрешим из-за утраты многих текстов вопрос об авторстве произведений, приписывающихся Гомеру. Вплоть до эпохи эллинизма многие греки считали его создателем не только "Илиады" и "Одиссеи", но и целого ряда "киклических" поэм, связанных с мифами о Троянской войне, - это "Фиваида", "Киприи", "Малая Илиада" и др. Кроме того, Гомер слыл творцом цикла из 33 "гомеровских гимнов", воспевающих олимпийских богов, и шуточно-пародийных эпосов "Маргит" и "Война мышей и лягушек" ("Батрахомиомахия"), византийская энциклопедия "Свида" считает гомеровскими еще ряд поэм: "Амазонию", "Арахномахию" ("Войну пауков"), "Гераномахию" ("Войну журавлей") и пр. Но уже александрийские ученые значительно сузили число произведений, автором которых числился Гомер.

Согласно традиции, Гомер не знал грамоты, и поэмы его вплоть до VI в. до н.э. исполнялись устно. Афинский тиран Писистрат, стремясь поднять значение Афин в качестве общеэллинского культурного и религиозного центра, предпринял ряд мер, в число которых вошло и создание специальной комиссии по редактированию и записи "Илиады" и "Одиссеи" - ведь к VI в. до н.э. Гомер был уже для всех греков величайшим авторитетом в поэзии, морали, религии, философии. Эти записи двух поэм, не дошедших до нас в их первоначальном виде, открывают историю бытования и истолковывания гомеровских текстов, длящуюся две с половиной тысячи лет.

Эпическая поэзия возникла в 10 веке до нашей эры, поэзия Гомера – рубеж 9 и 8 века . Это первые письменные творения, с которых началась европейская литература. Скорее всего, это не начало традиции – автор ссылается на предшественников и даже включает в текст отрывки из поэм-предшественников. «Одиссея» - Демодок, Фамир фракийский. Потом на гомеровские поэмы появляются пародии – «Батрахомиомахия» - борьба лягушек и мышей.

Для античности не характерно обычное определение «эпоса». «Эпос » - «речь, рассказ». Он появляется как форма бытового рассказа о важном для истории племени или рода событии. Всегда поэтическое воспроизведение. Предмет изображения – история народа на базе мифологического восприятия. В основе художественных древних эпосов лежит величественная героика. Герои эпосов олицетворяют собой целые народы (Ахилл, Одиссей). Герой всегда силен силой своего народа, олицетворяет как лучшее, так и худшее в своем народе. Герой гомеровских поэм живет в особом мире, где понятия «все» и «каждый» означают одно и то же.

Исследуя язык гомеровских поэм, ученые пришли к выводу, что Гомер являлся выходцем из ионийской аристократической семьи . Язык «Илиады» и «Одиссеи»» - искусственный поддиалект, на котором в жизни никогда не говорили. До 19 века господствовала точка зрения, что содержание обеих поэм – это поэтический вымысел. В 19 веке заговорили о реальности событий, после того как дилетантом Генрихом Шлиманом была открыта Троя (в последней четверти 19 века).

Генрих Шлиман родился в 1822 году в Германии в семье бедного пастора. На свое семилетие он получил красочную энциклопедию мифов и после этого заявил, что найдет Трою. Он не получает образования. История его юности очень бурная: он нанимается на шхуну юнгой, шхуна терпит кораблекрушение, Шлиман попадает на необитаемый остров. В 19 лет он попадает в Амстердам и устраивается там работать мелким клерком. Оказывается, что он очень восприимчив к языкам, поэтому скоро он отправляется в Санкт-Петербург, открывает свое дело – поставка хлеба в Европу. В 1864 году он закрывает свое дело, а все деньги использует на открытие Трои. Он едет в те места, где она могла бы быть. Весь ученый мир производил раскопки в Бунарбаши в Турции . Но Шлиман ориентировался на гомеровские тексты, где было сказано, что троянцы несколько раз в день могли ходить на море. Бунарбаши было слишком далеко от моря. Шлиман нашел мыс Гиссарлык и выяснил, что реальной причиной троянской войны была экономика – троянцы взимали слишком большую плату за проход через пролив. Шлиман вел раскопки по-своему – не раскапывал слой за слоем, а раскопал сразу все слои. В самом низу (слой 3А) он нашел золото. Но он боялся, что его непрофессиональные рабочие разворуют его, поэтому велел им идти праздновать, а сам с женой перетаскал золото в палатку. Больше всего Шлиман хотел вернуть Греции былое величие, соответственно и это золото, которое он считал кладом царя Приама. Но по законам клад принадлежал Турции. Поэтому его жена – гречанка София – спрятала золото в капусту и перевезла через границу.

Доказав всему миру, что Троя реально существовала, Шлиман на самом деле ее уничтожил. Позднее ученые доказали, что нужный временной слой был 7А, этот слой Шлиман разрушил, доставая золото. Потом Шлиман вел раскопки в Тиринфе и откопал родину Геракла. Потом раскопки в Микенах , где он нашел золотые ворота, три гробницы, которые он посчитал захоронениями Агамемнона (золотая маска Агамемнона ), Кассандры и Клитемнестры . Он опять ошибся – эти захоронения относились к более раннему времени. Но он доказал существование древнейшей цивилизации, так как обнаружил глиняные таблички с письменами. Также он хотел вести раскопки на Крите, но у него не хватило денег выкупить холм. Совершенно нелепа кончина Шлимана. Он ехал домой на Рождество, простудился, упал на улице, его отвезли в приют для бедных, где он замерз до смерти. Хоронили его пышно, за гробом шел сам греческий король.

Аналогичные глиняные таблички были найдены на Крите. Это доказывает, что очень давно (12 век до н э) на Крите и в Микенах была письменность . Ученые называют ее «линейное догреческое доалфавитное слоговое письмо », причем существует две разновидности: а и б. А не поддается расшифровке, Б расшифровали. Нашли таблички в 1900, а расшифровали уже после второй мировой. Франц Зиттини расшифровал 12 слогов. Прорыв совершил Майкл Вентрис , англичанин, который предположил, что за основу надо брать не критский, а греческий диалект. Так он расшифровал почти все знаки. Перед ученым миром встала проблема: почему в момент своего расцвета на Крите писали по-гречески? Точно определить дату уничтожения Трои сначала попытался Шлиман – 1200 г до н.э. Он ошибся всего на десять лет. Современные ученые установили, что ее разрушили между 1195 и 1185 годом до н э.

Носителями гомеровского языка считаются две категории людей: аэды и рапсоды. Аэды – сказители, создатели поэм, полуимпровизаторы, у них высокое положение в обществе, поэтому они имели право что-то изменять в поэмах. Гомер упоминал о Демодоке и Фамире фракийском. Искусство аэдов таинственно, так как очень сложно запомнить такое количество текста. Искусство аэдов клановое, каждый клан имел собственные секреты запоминания. Некоторые семьи: Гомериды и Креофилиды . Чаще всего они были слепы, «Гомер» - значит, слепой. Это еще одна причина того, что многие считают, что Гомера не существовало. Рапсоды – только исполнители, не могли что-либо менять.

Применительно к эпосу, понятия фабулы и сюжета сильно различаются. Фабула – естественная прямая временная связь событий, составляющая содержание действия литературного произведения. Фабулой гомеровских поэм является троянский цикл мифов. Он связан почти со всей мифологией. Сюжет локален, но временные рамки небольшие. Большинство мотивировок поступков героев находится за рамками произведения. О причинах троянской войны написана поэма «Киприи ».

Причины Троянской войны : Гея (богиня земли) обращается к Зевсу с просьбой очистить землю от части людей, так как их стало слишком много. Зевсу угрожает судьба деда и отца – быть свергнутым собственным сыном от богини. Прометей называет богиню Фетиду, поэтому Зевс срочно выдает ее замуж за смертного героя Пелея. На свадьбе появляется яблоко раздора, и Зевсу советует использовать Париса Мом – злоязычный советник.

Трою иначе называют царством Дардана или Илионом . Дардан – основатель, потом появляется Ил и основывает Илион. Отсюда название поэмы Гомера. Троя – от Троса. Иногда Пергам , по названию дворца. Один из царей Трои – Лаомедонт . При нем построились стены Трои, которые невозможно разрушить. Эту стену строили Посейдон и Аполлон, люди над ними смеялись, Лаомедонт обещал награду за работу. Эак хорошо относился к богам, поэтому он построил Скетские ворота – единственные, которые можно разрушить. Но Лаомедонт не заплатил, боги разгневались и прокляли город, поэтому он обречен на гибель, несмотря на то, что это любимый город Зевса. В войне уцелеют только Анхиз и Эней, которые не имеют отношения к роду Лаомедонта.

Елена Прекрасная – внучка Немезиды, богини возмездия, и единственная дочь Зевса от смертной женщины. В 12 лет ее похитил Тесей. Потом все хотели взять ее в жены, Одиссей посоветовал отцу Елены дать ей выбрать самой и взять с женихов клятву помочь семье Елены в случае беды.

«Илиада» охватывает в качестве событий незначительный период времени. Всего 50 дней последнего года войны. Это гнев Ахилла и его последствия. Так поэма и начинается.

«Илиада» - военно-героическая эпопея, где центральное место занимает рассказ о событиях. Главное – гнев Ахилла. Аристотель писал, что Гомер гениально выбрал сюжет. Ахилл – особый герой, он заменяет собой целое войско. Задача Гомера – описать всех героев и быт, но Ахилл затмевает их. Поэтому Ахилла надо изъять. Все определяется одним событием: в земном плане все определяется последствиями гнева Ахилла, в небесном – волей Зевса. Но его воля не всеобъемлюща. Зевс не может распорядиться судьбами греков и троянцев. Он использует золотые весы судьбы – доли ахейцев и троянцев.

Композиция: чередование земной и небесной линии сюжета, которые к концу смешиваются. Гомер свою поэму на песни не разбивал. Впервые ее разбили александрийские ученые в третьем веке до нашей эры – для удобства. Каждую главу назвали по букве греческого алфавита.

В чем причина гнева Ахилла? За 10 лет греки разорили много окрестных полисов. В одном городе они захватили двух пленниц – Хрисеиду (досталась Агамемнону) и Брисеиду (досталась Ахиллу). У греков начинает формироваться сознание ценности своей личности. Гомер показывает, что родовая коллективность уходит в прошлое, начинает формироваться новая нравственность, где на первый план выходит представление о ценности собственной жизни.

Поэма заканчивается похоронами Гектора, хотя по сути судьба Трои уже решена.

В плане фабулы (мифологической последовательности событий) «Одиссея» соответствует «Илиаде». Но она повествует не о военных событиях, а о странствиях. Ученый называют ее: «эпическая поэма странствий». В ней повествование о человеке вытесняет рассказ о событиях. На первый план выходит судьба Одиссея – прославление ума и силы воли. «Одиссея» соответствует мифологии позднего героизма. Посвящена последним сорока дням возвращения Одиссея на родину. О том, что центром является возвращение, свидетельствует самое начало.

Композиция: сложнее «Илиады». События в «Илиаде» развиваются поступательно и последовательно.

В «Одиссее» три сюжетных линии : 1) боги-олимпийцы. Но у Одиссея есть цель, и никто не может ему помешать. Одиссей выпутывается из всего сам. 2) собственно возвращение – тяжкие приключения. 3) Итака: два мотива: собственно события сватовства и тема поисков Телемахом отца. Некоторые считают, что Телемахия это поздняя вставка.

В основном все же это описание странствий Одиссея, причем в ретроспективном плане. События определяются ретроспекцией: влияние событий давнего прошлого. Впервые появляется женский образ, равный мужскому – Пенелопа, многомудрая – достойная супруга Одиссея. Пример: она прядет погребальный покров.

Поэма сложнее не только по композиции, но и сточки зрения психологической мотивации поступков.

«Илиада» – любимое произведение Льва Толстого. Значение гомеровских поэм заложено в нравственных ценностях, они их нам представляют. В это время как раз формировались представления о нравственности. Соотношение с материалами. Героизм и патриотизм – не главные ценности, которые интересуют Гомера. Главное – проблема смысла человеческой жизни, проблема ценностей человеческой жизни. Тема человеческого долга: перед родиной, перед племенем, перед предками, перед умершими. Жизнь во вселенском масштабе представлена как вечнозеленая роща. Но смерть не повод для горя – ее нельзя избежать, но надо достойно встретить. Формируются представления о человеческой дружбе. Одиссей и Диомед, Ахилл и Патрокл. Все они уравновешены. Проблемы – что есть трусость? Храбрость? Верность дому, народу, супругу? Верные жены: Пенелопа, Андромаха.

Как уже говорилось ранее, в гомеровских героях собирались обобщенные черты всего народа, который они представляли. Образы воинов отличались многообразием. У Гомера еще не было представления о характере, но, тем не менее, у него нет двух одинаковых воинов. Считалось, что человек уже рождается с определенными качествами, и в течение жизни ничего измениться не может. Этот взгляд претерпевает изменение только в трудах Теофраста – ученика Аристотеля. Удивительная нравственная цельность гомеровского человека. У них нет рефлексии или раздвоенности – это в духе гомеровского времени. Судьба – это доля. Поэтому обреченности нет. Поступки героев не связаны с божественным влиянием. Но существует закон двойной мотивации событий. Как рождаются чувства? Легче всего объяснить это божественным вмешательством Талант Гомера: сцена с Ахиллом и Приамом.

Набор качеств у каждого воина одинаков, но образы уникальны. Каждое из действующих лиц выражает какую-нибудь одну сторону национального греческого духа. В поэме есть типы: старцы, жены и т.д. Центральное место занимает образ Ахилла. Он велик, но смертен.

Гомер хотел изобразить поэтический апофеоз героической Греции. Героизм – осознанный выбор Ахилла. Эпическая доблесть Ахилла: храбрый, сильный, бесстрашный, воинственный клич, быстрый бег. Чтобы герои были разные, количество различных качеств разное – индивидуальная характеристика. Ахилл обладает импульсивностью и безмерностью.

Характеристика Гомера: он умеет слагать песни и поет их. Второй по силе воин – Аякс Большой. У него чрезмерно много честолюбия. Ахилл быстроног, Аякс неповоротлив, медлителен. Третий – Диомед. Главное – полное бескорыстие, поэтому Диомеду даруется победа над богами. Эпитеты: у Ахилла и Одиссея более 40. В битве Диомед не забывает о хозяйстве. Предводители похода изображены в противоречии с эпическими законами. Авторы эпоса пишут объективно. Но у Гомера много эпитетов у любимых героев. У Атридов эпитетов мало. Диомед упрекает Агамемнона «Доблести ж не дал тебе (Зевс)». Другое отношение к Нестору, Гектору и Одиссею. Гектор – один из любимых героев Гомера, он разумен и миролюбив. Гектор и Одиссей не надеются на богов, поэтому Гектору присущ страх, но этот страх не влияет на его поступки, так как Гектор обладает эпической доблестью, включающей в себя эпический стыд. Он чувствует ответственность перед защищаемым народом.

Прославление мудрости. Старцы: Приам и Нестор. Нестор пережил три поколения людей по тридцать лет. Новая мудрость: интеллект Одиссея. Это не опыт, а гибкость ума. Еще Одиссея отличает: все герои стремятся к бессмертию – ему оно дважды предлагается, но он меняет его на родину.

Гомер впервые дает нам опыт сравнительной характеристики.

3 песнь «Илиады»: Елена рассказывает о героях. Сравниваются Менелай и Одиссей. Образ Елены в «Илиаде» - демонический. В «Одиссее» же она домохозяйка. Описывается не ее внешность, а реакция старцев на нее. О ее чувствах мы знаем очень мало. В «Одиссее» она другая – ничего таинственного нет.

- Особенности эпического мировоззрения и стиля

Первое – объем эпических поэм всегда значителен. Объем зависит не от желания автора, а от поставленных автором задач, которые в данном случае требуют большого объема. Вторая особенность – многофункциональность. Эпос в древнем обществе выполнял много функций. Развлекательная – в последнюю очередь. Эпос – хранилище мудрости, воспитательная функция, примеры как себя нужно вести. Эпос – хранилище сведений по истории, сохраняет представление народа об истории. Научные функции, так как именно в эпических поэмах передавались научные сведения: астрономия, география, ремесло, медицина, быт. В последнюю очередь – развлекательная функция. Все это называется эпический синкретизм.

Гомеровские поэмы всегда повествуют о далеком прошлом. Грек пессимистически смотрел в будущее. Эти поэмы призваны запечатлеть золотое время.

- Монументальность образов эпических поэм

Образы приподняты над обычными людьми, они почти памятники. Все они возвышеннее, красивее, умнее обычных людей – это идеализация. Это и есть эпическая монументальность.

Эпический вещизм связан с задачей описать в полном объеме все. Гомер фиксирует внимание на самых обычных вещах: табуретка, гвоздики. Все вещи обязательно имеют цвет. Некоторые считают, что тогда мир описывали двумя красками – белой и золотой. Но это опроверг Вилькельман, он занимался архитектурой. На самом деле красок много, а статуи выбелены временем. Статуи одевались, раскрашивались, украшались – все было очень ярким. Даже титаномахия на Парфеноне была раскрашена. В гомеровских поэмах все цветное: одежды богинь, ягоды. Море имеет более 40 оттенков по цвету.

Объективность тона гомеровских поэм. Создатели поэм должны были быть предельно справедливыми. Гомер необъективен только в эпитетах. Например, описание Терсита. Терсит абсолютно лишен эпической доблести.

Эпический стиль: три закона

1) Закон ретардации – нарочитая остановка действия. Ретардация, во-первых, помогает расширить рамки своего изображения. Ретардация – это отступление, вставная поэма. Повествует о бывшем или излагает взгляды греков. Поэмы исполнялись устно и во время ретардации автор и исполнитель пытается возбудить дополнительное внимание к ситуации: например, описание жезла Агамемнона, описание щита Ахилла (это описание показывает, как греки представляли себе мироздание). Женитьба деда Одиссея. В роду у Одиссея всегда был один наследник. Одиссей – сердитый, испытывающий гнев богов.

2) Закон двойной мотивации событий.

3) Закон хронологической несовместимости одновременных событий во времени. Автор эпических поэм наивен, ему кажется, что если он будет изображать одновременно два одновременных события, то это будет неестественно. Яркий пример: Приам и Елена разговаривают.

Эпические поэмы изобилуют повторами . До трети текста приходится на повторы. Несколько причин: из-за устности поэм, повторы – это свойства устного народного творчества, фольклорное описание включает постоянные формулы, чаще всего это явления природы, снаряжение колесниц, вооружение греков, троянцев – трафаретные формулы.

Украшающие эпитеты , твердо закреплены за героями, предметами, богами (волоокая Гера, Зевс-тучегонитель). Боги как совершенные создания заслуживают эпитета «золотой». Больше всех с золотом связана Афродита – эстетическая сфера, у Геры это державность, властительность. Самым темным оказывается Зевс. Все боги должны быть умными, всеведущими. Промыслитель – только Зевс, хотя и другие тоже. Афина: заступница, защитница, неодолимая, несокрушимая. Арес: ненасытный войной, губитель людей, запятнанный кровью, сокрушитель стен. Часто эпитеты настолько срастаются, что противоречат положению: благородные женихи в доме Одиссея. Эгист, убивающий Агамемнона, - беспорочный. Это все фольклорные формулы.

Эпические сравнения. Стремясь к наглядности изображения, поэт стремится каждое описание перевести на язык сравнения, которое перерастает в самостоятельную картину. Все сравнения Гомера из бытовой сферы: бои за корабли, греки теснят троянцев, греки сражались как соседи за межи на соседних участках. Ярость Ахилла – сравнение с молотьбой, когда волы топчут зерна.

Гомер часто использует описание и повествование через перечисление. Не описывает картину во всей целостности, а нанизывает эпизоды – убийства Диомеда.

Сочетание вымысла с деталями реалистической действительности. Грань между реальностью и фантастикой стирается: описание пещеры циклопа. Сначала все очень реалистично, но потом появляется страшное чудовище. Создается иллюзия объективности.

Поэмы написаны гекзаметром – шестистопным дактилем. Причем последняя стопа усеченная. Посередине делается цезура – пауза, которая делит стих на два полустишья и дает ему размеренность. Все античное стихосложение основано на строго упорядоченном чередовании долгих и кратких слогов, причем количественное соотношение ударных и безударных слогов 2:1, но ударение не силовое, а музыкальное, основано на повышении и понижении тона.

Основные черты раннего эпического стиля можно охарактеризовать следующим образом:

Во-первых, это объективность. Древний эпический стиль дает объективную картину мира и жизни, не входя глубоко в психологию действующих лиц и не гоняясь за деталями и подробностями изображения. Для строгого эпического художника важно только то развитие действительности, которое совершается вне и независимо от его личного сознания, от его личных взглядов и оценок. Важно только то, что данное событие фактически происходило, все же остальное имеет для эпического художника только второстепенное значение.

Удивительным образом все изображаемое в гомеровском эпосе трактуется как объективная реальность. Здесь нет ровно ничего фантастического, выдуманного или измышленного только из-за субъективной прихоти поэта. Даже все боги и демоны, все чудесное изображается у Гомера так, как будто бы оно вполне реально существовало. Невозмутимый повествовательный тон характерен у него для любых сказочных сюжетов. В строгом эпическом стиле нет выдумок и фантазий.

Во-вторых, «вещественное» изображение жизни . Вместо показа собственного отношения к жизни эпический художник сосредоточивает внимание по преимущественно на внешней стороне изображаемых им событий. Отсюда его постоянная любовь к зрительным, слуховым и моторным ощущениям, в результате чего о психологии героев часто приходится только догадываться, но зато внешняя сторона оказывается изображенной с наибольшей любовью.

В-третьих, традиционность . Объективный характер эпического изображения жизни сопровождается в строгом эпосе сознанием постоянства царящих в ней законов. Это и естественно для объективного подхода художника к действительности. Кто подходит к действительности объективно, тот не ограничивается одними ее случайными явлениями, но старается проникнуть в глубь этих явлений, чтобы узнать их закономерности.

Однако строгий эпический художник любит наблюдать постоянство жизненных явлений не только в настоящем, но и в прошлом, так что для него, собственно говоря, даже и не существует особенно глубокой разницы между настоящим и прошлым. Он изображает по преимуществу все постоянное, устойчивое, вековое, для всех очевидное и всеми признаваемое, всеми признававшееся раньше, старинное, дедовское и в настоящем для всех обязательное. Без этой принципиальной традиционности народный эпос теряет свой строгий народный стиль и перестает быть в собственном смысле эпическим.

В-четвертых, монументальность. Само собой разумеется, что все указанные выше особенности строгого эпического стиля не могут не делать его величавым, медлительным, лишенным суеты, важным, степенным. Широкий охват настоящего и прошлого делает эпическую поэзию возвышенной, торжественной, далекой от субъективной прихоти поэта, который считает себя незначительным и несущественным явлением в сравнении с величавым и общенародным прошлым. Эта нарочито выставляемая незначительность художника перед грандиозной широкой народной жизнью превращает его произведения в какой-то великий памятник прошлого, почему и всю эту особенность строгого эпического стиля нужно назвать монументальностью.

В-пятых, героизм . Нетрудно показать, что особым стилем изображаются в эпосе и люди, если они понимаются как носители всех этих общих свойств эпоса. Человек оказывается героем потому, что он лишен мелких эгоистических черт, но всегда является и внутренне и внешне связанным с общенародной жизнью и общенародным делом. Он может быть победителем или побежденным, сильным или бессильным, он может любить или ненавидеть – словом, обладать разнообразными свойствами человеческой личности, но все это при одном условии: он должен быть обязательно по самому своему существу в единстве с общенародной и общеплеменной жизнью. Эпический герой вовсе не тот, кто лишен свойственной ему лично психологии. Но эта психология в основе своей должна быть у него общенародной. Это и делает его героем монументального эпоса.

И, наконец, уравновешенное спокойствие . О спокойствии эпоса говорили всегда очень много, противопоставляя его лирической взволнованности. Однако из предложенной выше характеристики эпоса вытекает то, что эпическое спокойствие вовсе не есть отсутствие больших страстей, какое-то безразличное отношение к жизни. Эпическое спокойствие возникает в поэте, если он является строгим эпическим художником, мудро созерцающим жизнь после великих катастроф, после огромных всенародных событий самого широкого масштаба, после бесконечных лишений и величайших страданий, а также после величайших успехов и побед. Эта мудрость проистекает из того, что эпический художник знает о постоянстве законов природы и общества. Гибель отдельных индивидуумов уже его не волнует, так как он знает о вечном круговороте природы и о вечном возвращении жизни смена поколений, как смена листвы на деревьях. Созерцая мировые события в их вековом развитии, он получает от этого не только уравновешенное спокойствие, но и внутреннее утешение.

Подводя итог общим особенностям строгого эпического стиля, надо сказать, что его всегдашняя объективность отличается пластическим традиционным и монументальным героизмом, отражающим собой вечный круговорот и вечное возвращение общенародной или общеплеменной жизни.

Гомеровские поэмы не были всего лишь художественным проявлением существования общинно-родового строя; они получили свой окончательный вид уже в период его разложения и почти в самый канун рабовладельческого строя. Поэтому Гомер как художник уже познал сложность и глубину индивидуальной жизни, и не мог быть абсолютно незаинтересованным и равнодушным летописцем жизни. У него проявились личные страсти, созрели политические оценки, возник протест против разных социальных аспектов окружавшей его жизни. Поэтому и стиль гомеровского эпоса, так же как и его социально-историческая основа, и его идеология полны противоречий и очень далеки от того детского и примитивного восприятия жизни, которое зачастую приписывалось различными исследователями с высот европейского культурного развития.

Гомеровские поэмы отражают века народного развития и, в частности, не только общинно-родовую формацию, но и ее разложение и развитие частной собственности и частной инициативы. Строгий эпический стиль художественных произведений уже не мог оставаться на ступени своей старинной суровости, начиная отражать индивидуальное развитие человека с новыми, гораздо более свободными чувствами и с помощью новых, гораздо более сложных поэтических приемов.

с.395 Как мы узна­ли в резуль­та­те мно­го­лет­них рас­ко­пок, нача­тых в 1870 г. Ген­ри­хом Шли­ма­ном и закон­чен­ных перед вто­рой миро­вой вой­ной аме­ри­кан­ским архео­ло­гом Бле­ге­ном, при­мер­но пять тысяч лет назад, око­ло 3000 г. до н. э., на неболь­шом хол­ме, рас­по­ло­жен­ном в 5- 6 кило­мет­рах от южно­го бере­га про­ли­ва Дар­да­нел­лы, неда­ле­ко от вхо­да в про­лив из Эгей­ско­го моря, впер­вые посе­ли­лись люди и постро­и­ли кре­пость. Холм этот носит сей­час турец­кое назва­ние Гис­сар­лык. Оби­та­те­ли кре­по­сти кон­тро­ли­ро­ва­ли тор­гов­лю по суше из Азии в Евро­пу и обрат­но, дер­жа в сво­их руках пере­пра­ву через про­лив. Посте­пен­но раз­ви­вав­ше­е­ся море­пла­ва­ние из Эгей­ско­го в Чер­ное море так­же ока­за­лось под кон­тро­лем оби­та­те­лей посе­ле­ния-кре­по­сти. Мно­же­ство золотых изде­лий, най­ден­ных при рас­коп­ках Шли­ма­на, гово­рит об огром­ных по тем вре­ме­нам богат­ствах, накоп­лен­ных в горо­де.

Око­ло 1900 г. до н. э. холм и его окрест­но­сти захва­ти­ло новое пле­мя, выра­щи­вав­шее лоша­дей, кото­рых не зна­ли их пред­ше­ст­вен­ни­ки. Новые при­шель­цы стро­ят кре­пость, бо́ льшую по раз­ме­рам и более могу­ще­ст­вен­ную, чем преж­няя.

Око­ло 1250 г. до н. э., если судить по архео­ло­ги­че­ским дан­ным, посе­ле­ние сно­ва было захва­че­но, раз­ру­ше­но и сожже­но, а через неко­то­рое вре­мя на хол­ме селят­ся при­шель­цы из цен­траль­ной Евро­пы. Око­ло 1100 г. до н. э. город постиг еще один пожар, и холм дела­ет­ся необи­та­е­мым на несколь­ко сот лет.

Кто жил в этом горо­де, место­по­ло­же­ние кото­ро­го более все­го соот­вет­ст­ву­ет Или­о­ну, или Трое, как он изо­бра­жен в « Илиа­де» ? Как назы­ва­ли этот город его жите­ли, не оста­вив­шие каких-либо пись­мен­ных памят­ни­ков?

В середине II тыся­че­ле­тия до н. э. зем­ли на восток от Гис­сар­лык­ско­го хол­ма при­над­ле­жа­ли могу­ще­ст­вен­ной хетт­ской дер­жа­ве. В анна­лах хетт­ско­го царя Тут­ха­лийи IV, пра­вив­ше­го при­мер­но с 1250 по 1220 г. до н. э., с.396 упо­ми­на­ют­ся две мест­но­сти, оче­вид­но нахо­див­ши­е­ся на севе­ро-запа­де Малой Азии, - Вилу­сия и Тру­и­са: одно из этих назва­ний, ско­рее Вилу­сия, веро­ят­но, носил город на Гис­сар­лык­ском хол­ме, кото­рый гре­ки впо­след­ст­вии назы­ва­ли Или­о­ном (в более древ­ние вре­ме­на Вили­о­ном), или Тро­ей. Из тех же хетт­ских анна­лов мы узна­ем, что Вилу­сия вхо­ди­ла в вое­вав­шую про­тив хет­тов коа­ли­цию.

Захва­тить столь мощ­но укреп­лен­ное посе­ле­ние мог­ла либо регу­ляр­ная армия, либо пере­се­ля­ю­ще­е­ся с жена­ми и детьми воин­ст­вен­ное пле­мя, могу­щее обос­но­вать­ся вокруг горо­да и пред­при­нять дли­тель­ную оса­ду. Так как, по архео­ло­ги­че­ским дан­ным, при­шель­цы посе­ли­лись лишь через неко­то­рый про­ме­жу­ток вре­ме­ни после раз­ру­ше­ния горо­да, веро­ят­нее все­го пред­по­ло­же­ние, что его взя­ло хетт­ское вой­ско царя Тут­ха­лийи IV: анна­лы дошли до нас не пол­но­стью, и о захва­те Вилу­сии мог­ло гово­рить­ся в утра­чен­ной для нас части анна­лов.

Сре­ди хетт­ских доку­мен­тов, най­ден­ных при рас­коп­ках хетт­ской сто­ли­цы Хат­ту­сас, обна­ру­жен отры­вок эпо­са на лувий­ском язы­ке, род­ст­вен­ном хетт­ско­му, в кото­ром упо­ми­на­лась « кру­тая Вилу­са» . Оче­вид­но, судь­ба горо­да на кру­том хол­ме Гис­сар­лык вол­но­ва­ла наро­ды хетт­ской дер­жа­вы, ибо толь­ко такие собы­тия нахо­дят отра­же­ние в геро­и­че­ском эпо­се.

Одна­ко не мень­шее впе­чат­ле­ние судь­ба Вилу­сии про­из­ве­ла на появив­ших­ся на Бал­кан­ском полу­ост­ро­ве око­ло 1900 г. до н. э. и посте­пен­но засе­ляв­ших ост­ро­ва Эгей­ско­го моря древ­них гре­ков. В XV в. до н. э. они обос­но­ва­лись проч­но на юго-запад­ной око­неч­но­сти Малой Азии, осно­вав город, кото­рый позд­нее назы­вал­ся Миле­том. Вско­ре долж­ны были они позна­ко­мить­ся и с Вилу­си­ей: когда в VIII в. до н. э. будет созда­вать­ся « Или­а­да» , холм Гис­сар­лык будет покрыт раз­ва­ли­на­ми и Гомер смо­жет систе­ма­ти­че­ски харак­те­ри­зо­вать тро­ян как « коне­бор­ных» , лишь опи­ра­ясь на полу­ты­ся­че­лет­нюю тра­ди­цию, запом­нив­шую, что жите­ли Вилу­сии выде­ля­лись сре­ди сосед­них наро­дов той ролью, кото­рую у них игра­ла лошадь. Отно­ше­ния гре­че­ских пле­мен, кото­рые, оче­вид­но, име­но­ва­ли себя ахей­ца­ми (ахай­вой), с Вилу­си­ей, види­мо, не были мир­ны­ми: об этом свиде­тель­ст­ву­ет само то обсто­я­тель­ство, что оса­да Вилу­сии (в язы­ке гре­ков Или­о­на) и ее взя­тие ока­за­лись в цен­тре гре­че­ской эпи­че­ской тра­ди­ции, ибо эта тра­ди­ция, как пока­зы­ва­ет геро­и­че­ский эпос шуме­ров и гер­ман­цев, тюрк­ских наро­дов и сла­вян, не стро­ит сво­их сюже­тов из ниче­го, все­гда отправ­ля­ясь от каких-то реаль­но имев­ших место столк­но­ве­ний. Гре­ки мог­ли пред­при­ни­мать и само­сто­я­тель­ные воен­ные экс­пе­ди­ции про­тив Вилу­сии-Или­о­на (они едва ли мог­ли закон­чить­ся взя­ти­ем горо­да), мог­ли при­ни­мать уча­стие и в войне, кото­рую вел про­тив Вилу­сии и ее союз­ни­ков хетт­ский царь: хетт­ская дер­жа­ва нахо­ди­лась в ожив­лен­ных сно­ше­ни­ях с одним из ахей­ских гре­че­ских государств, кото­рое име­ну­ет­ся в хетт­ских текстах как Ахий­а­ва и нахо­ди­лось, ско­рее все­го, на о. Родо­се. Гре­ки мог­ли быть и в чис­ле тех, кто посе­лил­ся на Гис­сар­лык­ском хол­ме после раз­ру­ше­ния горо­да.

Пытать­ся извлечь из гоме­ров­ских поэм подроб­но­сти исто­ри­че­ских собы­тий бес­по­лез­но; хотя геро­и­че­ский эпос все­гда отправ­ля­ет­ся от каких-то под­лин­ных исто­ри­че­ских фак­тов (и мы это можем дока­зать, когда в нашем с.397 рас­по­ря­же­нии есть неза­ви­си­мые свиде­тель­ства об этих собы­ти­ях), эпос так транс­фор­ми­ру­ет исто­ри­че­скую реаль­ность в духе сво­ей спе­ци­фи­че­ской поэ­ти­ки, что ника­кая рекон­струк­ция реаль­ных собы­тий на осно­ве одно­го эпо­са невоз­мож­на: мы не мог­ли бы вос­ста­но­вить по рус­ским были­нам даже в общих чер­тах собы­тия исто­рии Киев­ской Руси, если бы не зна­ли их из лето­пи­сей.

Лишь упо­ми­на­ние в хетт­ских текстах Тру­и­сы дает нам осно­ва­ние пред­по­ла­гать, что в гре­че­скую эпи­че­скую тра­ди­цию о войне и взя­тии Или­о­на- Трои про­ник­ли так­же и какие-то отго­лос­ки воен­ных собы­тий, свя­зан­ных с горо­дом Тру­и­сой, сколь­ко-нибудь отчет­ли­во замет­ные лишь в необъ­яс­ни­мом ина­че двой­ном назва­нии оса­ждав­ше­го­ся гре­ка­ми горо­да - Троя- Или­он.

Перей­дем теперь от исто­ри­че­ских собы­тий к самой древ­не­гре­че­ской эпи­че­ской тра­ди­ции. Исто­ки ее вос­хо­дят по край­ней мере к нача­лу III тыся­че­ле­тия до н. э., ко вре­ме­ни, когда пред­ки гре­ков и дру­гих индо­ев­ро­пей­ских наро­дов (в том чис­ле, по-види­мо­му, и оби­та­те­лей хол­ма Гис­сар­лык с 1900 по 1250 г. до н. э.) жили еще на их общей родине, ско­рее все­го в наших севе­ро­при­чер­но­мор­ских сте­пях. Гре­ки, когда они появи­лись на Бал­кан­ском полу­ост­ро­ве в нача­ле II тыся­че­ле­тия до н. э., пели под акком­па­не­мент лиры пес­ни о слав­ных подви­гах вои­те­лей про­шлых веков. Заво­е­ва­ние Бал­кан­ско­го полу­ост­ро­ва и воен­ные экс­пе­ди­ции II тыся­че­ле­тия до н. э. сде­ла­лись толч­ком для созда­ния новых песен, вби­рав­ших в себя древ­нюю тра­ди­цию и при­спо­саб­ли­вав­ших ее к новым обсто­я­тель­ствам. При рас­коп­ках Пилос­ско­го двор­ца, раз­ру­шен­но­го ок. 1200 г. до н. э., обна­ру­же­на фрес­ка, изо­бра­жаю­щая сидя­щую фигу­ру, играю­щую на лире, оче­вид­но, акком­па­ни­руя себе, так как соль­ная игра на лире не была извест­на гре­че­ской тра­ди­ции. Выска­зы­ва­лись пред­по­ло­же­ния, что на фрес­ке изо­бра­же­но боже­ство, но нико­му не при­шло бы в голо­ву вкла­ды­вать лиру в руки боже­ства, если бы певец, акком­па­ни­ру­ю­щий себе на лире, не был при­выч­ной фигу­рой в микен­ском обще­стве. В гроб­ни­це микен­ской эпо­хи, рас­ко­пан­ной в Мениди, неда­ле­ко от Афин, обна­ру­же­ны остат­ки шле­ма и двух лир; похо­ро­нен­ный в ней чело­век мог быть в чем-то похож на гоме­ров­ско­го вои­те­ля Ахил­ла, пев­ше­го, сидя у себя в шат­ре, о « слав­ных дея­ни­ях мужей» и акком­па­ни­ро­вав­ше­го себе на лире.

Еще гоме­ров­ские поэ­мы, про­ник­ну­тые духом новой эпо­хи, сохра­нят все же как обло­мок пра­ин­до­ев­ро­пей­ско­го при­ми­тив­но­го геро­и­че­ско­го эпо­са пора­зи­тель­ное сло­во­со­че­та­ние « неувядаю­щая сла­ва» , как сохра­нят его и свя­щен­ные гим­ны древ­не­ин­дий­ской « Ригведы» . В середине II тыся­че­ле­тия до н. э. в гре­че­скую эпи­че­скую тра­ди­цию вой­дет и сохра­нит­ся опи­са­ние боль­шо­го, « подоб­но­го башне» , щита, закры­ваю­ще­го вои­на с голо­вы до ног; к ран­не­ми­кен­ской эпо­хе вос­хо­дит и упо­ми­на­е­мый в « Илиа­де» () кожа­ный шлем, укра­шен­ный каба­ньи­ми клы­ка­ми. В после­ми­кен­ские вре­ме­на таких щитов и шле­мов не было в употреб­ле­нии, и Гомер мог знать о них лишь из поэ­ти­че­ской тра­ди­ции.

Геро­я­ми эпи­че­ских песен в микен­ское вре­мя дела­ют­ся цари тогдаш­них государств, извест­ных нам, как, напри­мер, Микен­ское и Пилос­ское цар­ства, сто­ли­цы кото­рых пред­ста­ли перед наши­ми гла­за­ми в резуль­та­те с.398 архео­ло­ги­че­ских рас­ко­пок, и дру­гих, кото­рые нам извест­ны хуже или совсем неиз­вест­ны.

Но эпос изби­ра­те­лен в исполь­зо­ва­нии исто­ри­че­ских собы­тий; из мно­же­ства воен­ных столк­но­ве­ний эпо­хи экс­пе­ди­ция под Трою, види­мо, уже вско­ре после само­го собы­тия заня­ла важ­ное место в эпи­че­ской тра­ди­ции, в репер­ту­а­ре пев­цов-аэдов. Заняв­шие в кон­це кон­цов вто­рое место пес­ни о похо­дах на город Фивы в Сред­ней Гре­ции и об ужас­ной судь­бе царя Эди­па, по-види­мо­му, так­же вос­хо­дят в сво­их исто­ках к Микен­ской эпо­хе.

Вско­ре после гибе­ли Трои страш­ная ката­стро­фа постиг­ла микен­ский мир. Двор­цы Пило­са и Микен в Пело­пон­не­се были сожже­ны, уцелев­ший дво­рец в Тирин­фе был поки­нут его оби­та­те­ля­ми. Еги­пет­ские и хетт­ские источ­ни­ки гово­рят о наше­ст­вии досе­ле неве­до­мых наро­дов, потряс­шем все восточ­ное Сре­ди­зем­но­мо­рье. В микен­скую Гре­цию втор­га­ют­ся с севе­ра сняв­ши­е­ся с места под натис­ком соседей гре­че­ские пле­ме­на эолий­цев и дорий­цев, жив­шие до сих пор родо­пле­мен­ным стро­ем где-то к севе­ру от Бал­кан­ско­го полу­ост­ро­ва. Насту­па­ет эпо­ха после­ми­кен­ско­го упад­ка. Изде­лия худо­же­ст­вен­но­го ремес­ла ста­но­вят­ся гру­бы­ми, при­ми­тив­ны­ми. Слож­ная сло­го­вая пись­мен­ность микен­ских двор­цов, так назы­вае­мое линей­ное пись­мо Б, была забы­та. Гре­ки сно­ва сде­ла­лись бес­пись­мен­ным наро­дом - насту­па­ет эпо­ха, кото­рую при­ня­то назы­вать « тем­ны­ми века­ми» . Жизнь гре­ков при­об­ре­та­ет фор­мы, харак­тер­ные для наро­дов, жив­ших родо­пле­мен­ным стро­ем и раз­ру­шив­ших более высо­кую куль­ту­ру, как это сде­ла­ли гер­ман­цы во вре­мя вели­ко­го пере­се­ле­ния наро­дов или пред­ки индий­цев арьи, раз­ру­шив­шие в XIV- XIII вв. до н. э. прото­ин­дий­скую циви­ли­за­цию. В цен­тре инте­ре­сов тако­го пле­ме­ни - воен­ные экс­пе­ди­ции пред­во­ди­те­лей с их дру­жи­на­ми, захват и дележ добы­чи, геро­и­че­ская смерть в поедин­ке с непри­я­те­лем, сла­ва подви­гов - при жиз­ни и после смер­ти. Иде­аль­ной фор­мой выра­же­ния идео­ло­гии тако­го обще­ства явля­ет­ся геро­и­че­ский эпос: ею про­ник­ну­ты пес­ни древ­не­ис­ланд­ской « Стар­шей Эдды» , индий­ская « Махаб­ха­ра­та» , геро­и­че­ский эпос тюрк­ских наро­дов.

Гре­ки эолий­ско­го пле­ме­ни, жив­шие пер­во­на­чаль­но север­нее, усва­и­ва­ют поэ­ти­че­скую тра­ди­цию Микен­ской эпо­хи, объ­еди­ня­ют ее со сво­ей соб­ст­вен­ной: язык гоме­ров­ских поэм свиде­тель­ст­ву­ет о том, что поэ­ти­че­ская тра­ди­ция микен­ских вре­мен дошла до Гоме­ра через эолий­ских аэдов - твор­цов геро­и­че­ских эпи­че­ских песен пер­вых после­ми­кен­ских веков.

В X в. до н. э. эолий­цы и гре­ки ионий­ско­го пле­ме­ни, жив­шие в Гре­ции, види­мо, уже в микен­ские вре­ме­на, начи­на­ют коло­ни­зи­ро­вать ост­ро­ва Эгей­ско­го моря и север­ную часть запад­но­го побе­ре­жья Малой Азии. В усло­ви­ях тес­но­го кон­так­та эолий­цев и ионян эпи­че­ская тра­ди­ция пере­хо­дит к ионий­ским аэдам. Из спла­ва эолий­ских и ионий­ских диа­лект­ных черт с сохра­не­ни­ем арха­из­мов еще более древ­них эпох скла­ды­ва­ет­ся поэ­ти­че­ский язык гоме­ров­ско­го эпо­са. Язык этот был поня­тен слу­ша­те­лям, при­вык­шим с дет­ства к пес­ням аэдов - твор­цов и испол­ни­те­лей гре­че­ско­го эпо­са, хотя в жиз­ни никто на этом язы­ке не гово­рил. Необыч­ность язы­ка под­чер­ки­ва­ла необыч­ность собы­тий, о кото­рых повест­во­ва­ли аэды, помо­га­ла слу­ша­те­лям пере­не­стись в мир геро­и­че­ско­го про­шло­го, люди кото­ро­го пред­став­ля­лись намно­го силь­нее, храб­рее, во всех отно­ше­ни­ях с.399 зна­чи­тель­нее нынеш­них. Если даже какое-то выра­же­ние ока­зы­ва­лось не совсем понят­ным, это толь­ко под­ни­ма­ло авто­ри­тет аэда, кото­рый казал­ся знаю­щим то, чего не зна­ют про­стые люди.

Чет­ко уре­гу­ли­ро­ван­ный сти­хотвор­ный раз­мер - гек­са­метр, где каж­дый стих состо­ял из шести стоп с пра­виль­ным чере­до­ва­ни­ем дол­гих и крат­ких сло­гов, харак­тер­ным для всей древ­не­гре­че­ской поэ­зии, неза­тей­ли­вая тор­же­ст­вен­ная мело­дия сти­хов, пев­ших­ся под акком­па­не­мент лиры, - все это еще боль­ше при­под­ни­ма­ло песнь аэда над уров­нем повсе­днев­но­го суще­ст­во­ва­ния слу­ша­те­лей.

Меж­ду тем Гре­ция посте­пен­но выхо­ди­ла из состо­я­ния тяже­ло­го эко­но­ми­че­ско­го упад­ка, поли­ти­че­ской и куль­тур­ной дегра­да­ции, в кото­рые она впа­ла после гибе­ли микен­ских царств. В X в. до н. э. гре­ки начи­на­ют в замет­ных коли­че­ствах выплав­лять желе­зо, и оно посте­пен­но вытес­ня­ет брон­зу в каче­стве мате­ри­а­ла для изготов­ле­ния орудий труда и ору­жия. Насту­па­ет подъ­ем зем­леде­лия, ремес­ла и тор­гов­ли, уве­ли­чи­ва­ет­ся чис­лен­ность насе­ле­ния. Воз­рож­да­ет­ся на новой осно­ве изо­бра­зи­тель­ное искус­ство - вазо­вая живо­пись, релье­фы на брон­зе, скульп­ту­ра. Рели­ги­оз­ные празд­не­ства и погре­баль­ные цере­мо­нии соби­ра­ют все боль­ше людей из сосед­них мест­но­стей, и испол­не­ние эпи­че­ских поэм сопер­ни­чаю­щи­ми меж­ду собой в мастер­стве аэда­ми ста­но­вит­ся неотъ­ем­ле­мым эле­мен­том празд­нич­ных или тра­ур­ных цере­мо­ний.

Нако­нец, око­ло 800 г. до н. э., гре­ки заим­ст­ву­ют у фини­кий­цев и при­спо­саб­ли­ва­ют к гре­че­ско­му язы­ку фини­кий­ский алфа­вит. В тече­ние VIII в. до н. э. он рас­про­стра­ня­ет­ся, как об этом свиде­тель­ст­ву­ют над­пи­си, по все­му гре­че­ско­му миру. Этим закон­чил­ся длив­ший­ся четы­ре сто­ле­тия пери­од, в тече­ние кото­ро­го после­ми­кен­ские гре­ки обхо­ди­лись без пись­мен­но­сти, пери­од фор­ми­ро­ва­ния древ­не­гре­че­ско­го народ­но­го геро­и­че­ско­го эпо­са.

И вот в то самое вре­мя, когда начав­ший­ся подъ­ем все уско­рял­ся в вос­хо­дя­щем тем­пе, где-то в ионий­ских коло­ни­ях - на ост­ро­вах или в Малой Азии - тра­ди­ци­он­ное искус­ство аэда усво­ил юно­ша, наде­лен­ный от при­ро­ды поэ­ти­че­ским гени­ем, какой не про­яв­лял­ся до того и про­явил­ся с тех пор все­го несколь­ко раз на про­тя­же­нии всей исто­рии чело­ве­че­ства. Имя его - Гомер.

Био­гра­фи­че­ские сведе­ния о нем, дошед­шие до нас от позд­ней­ших антич­ных авто­ров, про­ти­во­ре­чи­вы, не все­гда прав­до­по­доб­ны, зача­стую пред­став­ля­ют собой оче­вид­ные домыс­лы. Гре­ки позд­ней­ших вре­мен не зна­ли даже, откуда Гомер был родом, что нашло свое отра­же­ние в зна­ме­ни­той эпи­грам­ме, вошед­шей в так назы­вае­мую « Гре­че­скую анто­ло­гию» .

Гомер дол­жен был впи­тать в себя с юных лет веко­вую и даже тыся­че­лет­нюю тра­ди­цию уст­но­го эпи­че­ско­го твор­че­ства. У это­го жан­ра фольк­ло­ра есть свои зако­но­мер­но­сти, более или менее общие для всех наро­дов, кото­рые созда­ют фольк­лор­ный геро­и­че­ский эпос. Выяв­ля­ют­ся эти зако­ны лег­че все­го при изу­че­нии эпи­че­ско­го твор­че­ства наро­дов, у кото­рых оно с.401 еще живо, где самый про­цесс твор­че­ства мож­но непо­сред­ст­вен­но наблюдать и иссле­до­вать. Такие наблюде­ния были пред­при­ня­ты рус­ским уче­ным В. В. Рад­ло­вым в отно­ше­нии эпо­са тюрк­ских наро­дов еще в XIX в. В нашем веке еще живое эпи­че­ское твор­че­ство наро­дов Юго­сла­вии изу­ча­ли с этой точ­ки зре­ния Мати­ас Мур­ко, аме­ри­кан­цы Миль­ман Парри и его уче­ник Аль­берт Лорд. Иссле­до­ва­лось и иссле­ду­ет­ся и эпи­че­ское твор­че­ство дру­гих наро­дов.

При этом выяс­ни­лось, что в фольк­лор­ном эпо­се важ­ней­шее место зани­ма­ет импро­ви­за­ция в про­цес­се испол­не­ния. Певец или ска­зи­тель нико­гда не повто­ря­ет еди­но­жды создан­ный и раз навсе­гда заучен­ный текст. Эпи­че­ская песнь в извест­ной мере тво­рит­ся зано­во для каж­до­го испол­не­ния, но для того чтобы спра­вить­ся с этой зада­чей, певец дер­жит нагото­ве у себя в памя­ти целый набор эпи­че­ских кли­ше, под­хо­дя­щих оди­на­ко­во для пес­ней на раз­лич­ные сюже­ты. Объ­ем этих кли­ше колеб­лет­ся от соче­та­ния суще­ст­ви­тель­но­го с его посто­ян­ным эпи­те­том, пере­хо­дя­щим из пес­ни в песнь, как « доб­рый мо́ лодец» или « силуш­ка вели­кая» рус­ских былин, при­над­ле­жа­щих к тому же жан­ру геро­и­че­ско­го эпо­са, до целых бло­ков в несколь­ко сти­хов, опи­сы­ваю­щих какую-то повто­ря­ю­щу­ю­ся типи­че­скую ситу­а­цию.

Фольк­лор­ный эпос обыч­но одно­ли­не­ен в раз­ви­тии повест­во­ва­ния: собы­тия, кото­рые в жиз­ни есте­ствен­но про­ис­хо­ди­ли бы одновре­мен­но, раз­ви­ва­ясь парал­лель­но, эпос изо­бра­жа­ет как про­ис­хо­дя­щие после­до­ва­тель­но. Дей­ст­ву­ю­щие лица все­гда харак­те­ри­зу­ют­ся одно­знач­но поло­жи­тель­но или отри­ца­тель­но, рису­ют­ся либо сплош­ной чер­ной, либо белой крас­кой. Харак­те­ры геро­ев изо­бра­жа­ют­ся ста­тич­но, в них не вид­но раз­ви­тия, даже если цикл эпи­че­ских пес­ней изо­бра­жа­ет судь­бу героя от рож­де­ния до самой гибе­ли.

Эту фольк­лор­ную эпи­че­скую поэ­ти­ку вме­сте с тех­ни­кой импро­ви­за­ции уна­сле­до­вал от сво­их учи­те­лей и Гомер. Так, в част­но­сти, Гомер сохра­ня­ет фольк­лор­ную одно­ли­ней­ность повест­во­ва­ния; этот прин­цип изо­бра­же­ния собы­тий был открыт у Гоме­ра Ф. Ф. Зелин­ским и был назван им « зако­ном хро­но­ло­ги­че­ской несов­ме­сти­мо­сти» . Так, в III пес­ни « Или­а­ды» поэт сна­ча­ла дает доволь­но длин­ную сце­ну меж­ду Еле­ной и Пари­сом, спа­сен­ным Афро­ди­той от рук Мене­лая, а затем уже сооб­ща­ет о том, как Мене­лай разыс­ки­вал Пари­са на поле сра­же­ния, в то вре­мя как Мене­лай, есте­ствен­но, дол­жен был ринуть­ся на поис­ки Пари­са сра­зу после того, как тот исчез.

Широ­ко исполь­зу­ет Гомер и харак­тер­ные для фольк­лор­но­го эпо­са и вооб­ще для фольк­ло­ра кли­ше. Бог Апол­лон у него мно­го­крат­но харак­те­ри­зу­ет­ся как « среб­ро­лу­кий» , а Ахилл как « быст­ро­но­гий» , хотя спо­соб­ность Ахил­ла быст­ро бегать не игра­ет роли в раз­ви­тии дей­ст­вия « Или­а­ды» и в XXII пес­ни () он так и не смог догнать убе­гав­ше­го от него Гек­то­ра. Небо име­ну­ет­ся звезд­ным, даже когда дей­ст­вие про­ис­хо­дит средь бела дня (« Или­а­да» , ; ). В I пес­ни « Или­а­ды» в опи­са­нии жерт­во­при­но­ше­ния мы чита­ем:

Образ глав­но­го героя « Или­а­ды» Ахил­ла не толь­ко неод­но­зна­чен, но и обна­ру­жи­ва­ет на про­тя­же­нии поэ­мы чер­ты раз­ви­тия. Ахилл, силь­ней­ший из силь­ных и храб­рей­ший из храб­рых, не выдер­жи­ва­ет обиды, нане­сен­ной ему вер­хов­ным пред­во­ди­те­лем ахей­цев под Тро­ей Ага­мем­но­ном, ото­брав­шим у него люби­мую им плен­ни­цу Бри­се­иду. Раз­гне­ван­ный Ахилл пере­ста­ет участ­во­вать в сра­же­ни­ях и через свою мать, боги­ню Фети­ду, доби­ва­ет­ся того, что Зевс нис­по­сы­ла­ет ахей­цам пора­же­ния, кото­рые застав­ля­ют их рас­ка­ять­ся в обиде, нане­сен­ной само­му могу­че­му из геро­ев. Гомер при­зна­ет, что у Ахил­ла были все осно­ва­ния для того, чтобы прий­ти в ярость, и все же он уже во вступ­ле­нии к « Илиа­де» назы­ва­ет гнев Ахил­ла « губи­тель­ным, пагуб­ным» ( : в пере­во­де Гнеди­ча « гроз­ный» ), а затем шаг за шагом пока­зы­ва­ет, что поведе­ние Ахил­ла при­ве­ло к гибе­ли его луч­ше­го дру­га Патрок­ла . Ахилл нако­нец рас­ка­и­ва­ет­ся в сво­ем поведе­нии. Он высту­па­ет на защи­ту ахей­цев и уби­ва­ет в поедин­ке Гек­то­ра. Но здесь Гомер изо­бра­жа­ет Ахил­ла пре­сту­пив­шим в скор­би по Патро­клу и в нена­ви­сти к Гек­то­ру боже­ские и чело­ве­че­ские зако­ны: Ахилл глу­мит­ся над телом мерт­во­го Гек­то­ра и соби­ра­ет­ся лишить его погре­бе­ния. Лишь в заклю­чи­тель­ной пес­ни « Или­а­ды» Гомер пока­зы­ва­ет Ахил­ла, смяг­чен­но­го горем явив­ше­го­ся к нему отца Гек­то­ра При­а­ма. Ахилл выда­ет ему для погре­бе­ния тело Гек­то­ра и сам пла­чет вме­сте с При­а­мом (). Тот самый Ахилл, кото­ро­го лишь вме­ша­тель­ство Афи­ны удер­жа­ло в I пес­ни от напа­де­ния на Ага­мем­но­на (), в XXIV, послед­ней, сам при­ни­ма­ет зара­нее меры, чтобы не допу­стить вспыш­ки гне­ва, кото­рая мог­ла бы побудить его посяг­нуть на явив­ше­го­ся к нему про­си­те­лем При­а­ма ().

Одним из наи­бо­лее бро­саю­щих­ся в гла­за худо­же­ст­вен­ных при­е­мов гоме­ров­ско­го эпо­са явля­ет­ся изо­бра­же­ние геро­ев дей­ст­ву­ю­щи­ми не по соб­ст­вен­но­му побуж­де­нию, а полу­чаю­щи­ми в важ­ные момен­ты помощь и сове­ты от покро­ви­тель­ст­ву­ю­щих им богов. Так, уже в I пес­ни « Или­а­ды» види­мая толь­ко Ахил­лу Афи­на по пору­че­нию Геры оста­нав­ли­ва­ет его в тот момент, когда он был готов бро­сить­ся с мечом на Ага­мем­но­на, и обе­ща­ет Ахил­лу удо­вле­тво­ре­ние за нане­сен­ную ему обиду (). В III пес­ни Афро­ди­та спа­са­ет от гибе­ли Пари­са-Алек­сандра, потер­пев­ше­го пора­же­ние в поедин­ке с Мене­ла­ем (). При этом боги все­гда доби­ва­ют­ся того, чтобы дей­ст­вие раз­ви­ва­лось либо в соот­вет­ст­вии с уже сло­жив­шей­ся эпи­че­ской тра­ди­ци­ей, либо в согла­сии с худо­же­ст­вен­ным замыс­лом поэта, так что немец­кие фило­ло­ги мет­ко оха­рак­те­ри­зо­ва­ли эту пора­зи­тель­ную чер­ту гоме­ров­ско­го эпо­са как Göt­te­rap­pa­rat - т. е. « аппа­рат богов» , кото­рый поэт исполь­зу­ет для раз­ви­тия дей­ст­вия в нуж­ном направ­ле­нии.

Оче­вид­но, люди дого­ме­ров­ской и гоме­ров­ской эпо­хи мог­ли в кри­ти­че­ских ситу­а­ци­ях ощу­щать при­ни­ма­е­мые ими реше­ния как резуль­тат с.404 вну­ше­ния боже­ства, а кому-то из них каза­лось, что он слы­шал их ука­за­ния или даже видел этих богов в чело­ве­че­ском или в каком-либо ином обли­ке. Одна­ко в гоме­ров­ской поэ­зии вме­ша­тель­ство богов в дела людей и их руко­вод­ство геро­я­ми явно пре­вра­ти­лись в худо­же­ст­вен­ный при­ем, име­ю­щий, в част­но­сти, целью при­под­нять геро­ев эпо­са и их дела над обыч­ным чело­ве­че­ским уров­нем. Не слу­чай­но неожидан­ное выступ­ле­ние Тер­си­та, при­звав­ше­го вои­нов отправ­лять­ся по домам, моти­ви­ро­ва­но все­го лишь его соб­ст­вен­ным низ­мен­ным харак­те­ром, а про­ти­во­дей­ст­вие, кото­рое ока­зал ему и дру­гим желав­шим вер­нуть­ся Одис­сей, моти­ви­ро­ва­но полу­чен­ным им от Афи­ны пору­че­ни­ем (« Или­а­да» , ): вме­ша­тель­ства богов Гомер удо­ста­и­ва­ет толь­ко луч­ших - бла­го­род­ных геро­ев знат­но­го про­ис­хож­де­ния.

Даже саму судь­бу - Мой­ру - ста­вит Гомер на служ­бу сво­им худо­же­ст­вен­ным зада­чам: он при­бе­га­ет к ссыл­ке на нее, когда не может, не всту­пая в про­ти­во­ре­чие с тра­ди­ци­ей или с общим замыс­лом про­из­веде­ния, раз­ви­вать дей­ст­вие так, как это соот­вет­ст­во­ва­ло бы его сим­па­ти­ям или было в дан­ный момент худо­же­ст­вен­но выиг­рыш­но. Так, явно сочув­ст­ву­ю­щий Гек­то­ру в его поедин­ке с Ахил­лом поэт застав­ля­ет сочув­ст­во­вать Гек­то­ру само­го Зев­са () и объ­яс­ня­ет гибель Гек­то­ра, види­мо закреп­лен­ную в тра­ди­ции и, во вся­ком слу­чае, необ­хо­ди­мую в соот­вет­ст­вии с замыс­лом « Или­а­ды» , реше­ни­ем судь­бы.

Дого­ме­ров­ская эпи­че­ская тра­ди­ция была обшир­на и раз­но­об­раз­на. Слу­ша­те­ли Гоме­ра долж­ны были хоро­шо пом­нить мно­же­ство ска­за­ний о богах и геро­ях, оче­вид­но, чаще все­го обле­чен­ных в эпи­че­скую фор­му. Об этом гово­рит то, что Гомер часто доволь­ст­ву­ет­ся лишь наме­ка­ми на чрез­вы­чай­но инте­рес­ные мифи­че­ские эпи­зо­ды типа подви­гов Герак­ла и кон­флик­тов, воз­ни­кав­ших у Зев­са с пре­сле­до­вав­шей Герак­ла Герой: ауди­то­рия не про­сти­ла бы Гоме­ру такой ску­по­сти в изло­же­нии, если бы боль­шин­ству слу­ша­те­лей не было хоро­шо извест­но, о чем идет речь. Неко­то­рые эпи­зо­ды из эпи­че­ской тра­ди­ции, в том чис­ле и не отно­ся­щей­ся к Тро­ян­ской войне, Гомер, судя по все­му, исполь­зо­вал в сво­их поэ­мах не толь­ко непо­сред­ст­вен­но, но и в каче­стве отправ­ных пунк­тов для созда­ния ана­ло­гич­ных эпи­зо­дов на совсем дру­гом мате­ри­а­ле. Так, есть осно­ва­ния думать, что древ­нее повест­во­ва­ние о гне­ве Меле­а­г­ра и об его отка­зе сра­жать­ся, кото­рое исполь­зу­ет в сво­ей речи, уве­ще­вая Ахил­ла, Феникс (« Или­а­да» , ), мог­ло подать Гоме­ру идею поста­вить гнев Ахил­ла в цен­тре дей­ст­вия « Или­а­ды» .

Гомер мог опи­рать­ся на сло­жив­шу­ю­ся эпи­че­скую тра­ди­цию о Тро­ян­ской войне и дол­жен был счи­тать­ся с ней начи­ная с ее предыс­то­рии с похи­ще­ни­ем Еле­ны и кон­чая взя­ти­ем Трои с помо­щью дере­вян­но­го коня и воз­вра­ще­ни­ем ахей­цев из-под Трои. Гомер не стал в сво­их дошед­ших до нас поэ­мах пытать­ся после­до­ва­тель­но изла­гать ход вой­ны. Он ска­зал свое, новое сло­во о похо­де гре­ков под Трою, скон­цен­три­ро­вав его в двух боль­ших поэ­мах, каж­дая из кото­рых посвя­ще­на все­го лишь одно­му эпи­зо­ду - ссо­ре Ахил­ла с Ага­мем­но­ном и победе его над Гек­то­ром и, соот­вет­ст­вен­но, воз­вра­ще­нию Одис­сея на Ита­ку. Для народ­но­го эпо­са типич­ны либо корот­кая песнь, посвя­щен­ная одно­му эпи­зо­ду, либо более про­стран­ное с.405 повест­во­ва­ние, нани­зы­ваю­щее после­до­ва­тель­но эпи­зо­ды. В духе этой тра­ди­ции долж­ны были стро­ить свои пес­ни пред­ше­ст­вен­ни­ки Гоме­ра, и так посту­па­ли даже его бли­жай­шие пре­ем­ни­ки, нахо­див­ши­е­ся в общем под его вли­я­ни­ем, - так назы­вае­мые кик­ли­че­ские поэты. Гени­аль­ный при­ем Гоме­ра был заме­чен уже в древ­но­сти, и Ари­сто­тель писал в сво­ей « Поэ­ти­ке» : « Дума­ет­ся, что заблуж­да­ют­ся все поэты, кото­рые сочи­ня­ли “Герак­ле­иду”, “Тесе­иду” и тому подоб­ные поэ­мы, - они дума­ют, что раз Геракл был один, то и ска­за­ние [о нем] долж­но быть еди­но. А Гомер, как и впро­чем [перед дру­ги­ми] отли­ча­ет­ся, так и тут, как вид­но, посмот­рел на дело пра­виль­но, по даро­ва­нию ли сво­е­му или по искус­ству: сочи­няя “Одис­сею”, он не взял все­го, что с [геро­ем] слу­чи­лось, - и как он был ранен на Пар­нассе, и как он при­тво­рял­ся безум­ным во вре­мя сбо­ров на вой­ну, - пото­му что во всем этом нет ника­кой необ­хо­ди­мо­сти или веро­ят­но­сти, чтобы за одним сле­до­ва­ло дру­гое; [нет] он сло­жил “Одис­сею”, рав­но как и “Или­а­ду” вокруг одно­го дей­ст­вия» (1451a, 19- 30) .

Осо­бен­но слож­но в ком­по­зи­ци­он­ном отно­ше­нии постро­е­на « Одис­сея» : повест­во­ва­ние несколь­ко раз пере­хо­дит от сына Одис­сея Теле­ма­ха к само­му Одис­сею и обрат­но, пока, нако­нец, обе линии не объ­еди­ня­ют­ся в завер­шаю­щей части поэ­мы, изо­бра­жаю­щей рас­пра­ву Одис­сея над пре­тен­ден­та­ми на руку Пене­ло­пы. При этом основ­ная часть фан­та­сти­че­ских при­клю­че­ний Одис­сея изла­га­ет­ся поэтом в виде повест­во­ва­ния Одис­сея во двор­це царя феа­ков Алки­ноя.

Чет­ко про­ду­ма­но в целом и постро­е­ние « Или­а­ды» . Взры­ву гне­ва Ахил­ла в I пес­ни сим­мет­рич­но соот­вет­ст­ву­ет уми­ротво­ре­ние его души при свида­нии с При­а­мом в пес­ни завер­шаю­щей. Оче­вид­но, не слу­чай­но вско­ре после завяз­ки дей­ст­вия « Или­а­ды» и перед завер­ше­ни­ем насту­па­ют задерж­ки раз­ви­тия дей­ст­вия: во II пес­ни поэт вво­дит длин­ные пере­чис­ле­ния ахей­ских и тро­ян­ских пред­во­ди­те­лей, а сцене выку­па тела Гек­то­ра в кон­це поэ­мы непо­сред­ст­вен­но пред­ше­ст­ву­ет пре­ры­ваю­щий дей­ст­вие рас­сказ о состя­за­ни­ях над гро­бом Патрок­ла.

Гомер в отли­чие от более позд­них « кик­ли­че­ских» авто­ров с боль­шой осто­рож­но­стью исполь­зу­ет гру­бо фан­та­сти­че­ские фольк­лор­ные моти­вы. В « Одис­сее» ска­зоч­ные при­клю­че­ния героя в неве­до­мых стра­нах вкла­ды­ва­ют­ся поэтом в уста само­го Одис­сея: поэт не хочет брать на себя пол­ную ответ­ст­вен­ность за их реаль­ность. В « Илиа­де» ниче­го не гово­рит­ся о неуяз­ви­мо­сти Ахил­ла, кото­рой, по имев­шим во вре­ме­на Гоме­ра хож­де­ние рас­ска­зам, наде­ли­ла его Фети­да; более того, в он, по-види­мо­му, даже поле­ми­зи­ру­ет с этим пред­став­ле­ни­ем. В рас­ска­зе о Бел­ле­ро­фон­те () обхо­дит­ся мол­ча­ни­ем вол­шеб­ный помощ­ник Бел­ле­ро­фон­та - кры­ла­тый конь Пегас, с помо­щью кото­ро­го Бел­ле­ро­фонт совер­шал свои подви­ги и, в част­но­сти, убил Химе­ру, как по дого­ме­ров­ским ска­за­ни­ям, так и у позд­ней­ших поэтов, напри­мер у Пин­да­ра.

Хотя поэ­мы в целом постро­е­ны по тща­тель­но обду­ман­но­му пла­ну, вни­ма­ние поэта, искус­ство кото­ро­го сфор­ми­ро­ва­лось как искус­ство аэда-импро­ви­за­то­ра, все­гда сосре­дото­че­но на эпи­зо­де, кото­рый он созда­ет в с.406 дан­ный момент. Ему чуж­до стрем­ле­ние к скру­пу­лез­ной после­до­ва­тель­но­сти повест­во­ва­ния во всех дета­лях. Так, в « Илиа­де» Ага­мем­нон, Дио­мед, Одис­сей полу­ча­ют серь­ез­ные ране­ния, но когда поэту нуж­но пока­зать их сно­ва на поле бра­ни, он не сму­ща­ет­ся тем, что им ниче­го не было ска­за­но об их исце­ле­нии.

В VI пес­ни « Или­а­ды» () Дио­мед дела­ет заяв­ле­ние, ско­рее все­го тра­ди­ци­он­ное для геро­ев еще дого­ме­ров­ско­го эпо­са: « Я, пожа­луй, не ста­ну сра­жать­ся с бога­ми» . Поэт здесь не видит про­ти­во­ре­чия с тем, что в преды­ду­щей пес­ни он изо­бра­зил Дио­меда в исклю­чи­тель­ной ситу­а­ции - раня­щим с соиз­во­ле­ния Афи­ны Афро­ди­ту и Аре­са.

Раз­го­вор Еле­ны с При­а­мом на тро­ян­ской стене, когда она назы­ва­ет поимен­но ахей­ских геро­ев и рас­ска­зы­ва­ет о них, а так­же поеди­нок Пари­са с Мене­ла­ем, изо­бра­жен­ные в III пес­ни, кажут­ся не совсем есте­ствен­ны­ми на деся­том году вой­ны: они были бы гораздо умест­нее в нача­ле оса­ды Трои. Одна­ко поэт не счи­та­ет­ся с этим: эти эпи­зо­ды нуж­ны ему для раз­ви­тия дей­ст­вия в его поэ­ме, и он сме­ло вво­дит их, под­дер­жи­вая инте­рес слу­ша­те­ля, застав­ляя его все вре­мя оста­вать­ся в напря­жен­ном ожида­нии.

В IX пес­ни « Или­а­ды» посоль­ст­вом к Ахил­лу отправ­ля­ют­ся Феникс, Аякс, сын Тела­мо­на, и Одис­сей (), но затем о них гово­рит­ся в двой­ст­вен­ном чис­ле (), употреб­ляв­шем­ся в гре­че­ском язы­ке толь­ко по отно­ше­нию к двум людям или двум пред­ме­там.

Эти и ряд дру­гих непо­сле­до­ва­тель­но­стей в тек­сте « Или­а­ды» и « Одис­сеи» , не вполне одно­род­ный язык поэм объ­яс­ня­ют­ся, оче­вид­но, тем, что они скла­ды­ва­лись посте­пен­но, на про­тя­же­нии мно­гих лет, с исполь­зо­ва­ни­ем эпи­че­ских песен пред­ше­ст­вен­ни­ков Гоме­ра, песен, вос­хо­див­ших к раз­ным ответв­ле­ни­ям эпи­че­ской тра­ди­ции.

Уже дав­но вызы­ваю­щая недо­уме­ние иссле­до­ва­те­лей X песнь « Или­а­ды» (так назы­вае­мая « Доло­ния» ), сла­бо свя­зан­ная с основ­ным содер­жа­ни­ем и при­чуд­ли­во соче­таю­щая арха­из­мы с упо­ми­на­ни­ем вер­хо­вой езды и с дру­ги­ми харак­тер­ны­ми чер­та­ми близ­кой к Гоме­ру эпо­хи, оче­вид­но, явля­ет­ся встав­кой само­го Гоме­ра в более или менее гото­вый текст « Или­а­ды» . Види­мо, поэт не смог удер­жать­ся от того, чтобы сохра­нить от забве­ния песнь на тро­ян­скую тему, создан­ную им в несколь­ко иной мане­ре, с исполь­зо­ва­ни­ем не тех песен его пред­ше­ст­вен­ни­ков, кото­рые послу­жи­ли ему основ­ным мате­ри­а­лом для созда­ния « Или­а­ды» , а каких-то дру­гих.

Герои Гоме­ра живут в услов­но при­под­ня­том эпи­че­ском мире. Харак­тер­ны­ми чер­та­ми его худо­же­ст­вен­но­го мето­да, сло­жив­ши­ми­ся уже в фольк­лор­ном эпо­се, явля­ют­ся геро­иза­ция и арха­и­за­ция. Герои Гоме­ра как под­лин­ные эпи­че­ские герои боль­ше все­го стре­мят­ся к сла­ве, при жиз­ни и после смер­ти. Ахилл пред­по­чи­та­ет гибель, неиз­беж­ную вско­ре после того, как он убьет Гек­то­ра, бес­слав­но­му суще­ст­во­ва­нию:

Сво­е­му коню Ксан­фу, заго­во­рив­ше­му чело­ве­че­ским голо­сом и пред­у­преж­даю­ще­му его о гро­зя­щей ему гибе­ли, Ахилл гово­рит:

Гек­тор, вызы­вая ахей­цев на поеди­нок, пред­ла­га­ет в слу­чае сво­ей победы выдать тело про­тив­ни­ка для погре­бе­ния:

Гоме­ров­ские герои посто­ян­но пыта­ют­ся пре­взой­ти друг дру­га в доб­ле­сти, и два­жды появ­ля­ю­ща­я­ся в « Илиа­де» фор­му­ла

отчет­ли­во переда­ет царя­щий в эпо­се дух геро­и­че­ско­го сопер­ни­че­ства.

При­под­ни­мая сво­их геро­ев над обыч­ны­ми людь­ми - сво­и­ми совре­мен­ни­ка­ми или рядо­вы­ми вои­на­ми геро­и­че­ской эпо­хи, Гомер, сле­дуя эпи­че­ской тра­ди­ции, изо­бра­жа­ет сра­же­ние как серию поедин­ков . Рядо­вые вои­ны не при­ни­ма­ют­ся в рас­чет, и исход всей вой­ны зави­сит от того, будет ли сра­жать­ся Ахилл, един­ст­вен­ный из ахей­ских вои­те­лей, спо­соб­ный одо­леть Гек­то­ра. Имен­но в силу это­го поеди­нок Ахил­ла и Гек­то­ра дела­ет­ся цен­траль­ным эпи­зо­дом всей вой­ны.

Вре­мя Гоме­ра - вре­мя рас­про­стра­не­ния желе­за как мате­ри­а­ла для изготов­ле­ния и орудий труда, и ору­жия. Гомер отлич­но зна­ет, како­ва цен­ность желе­за для изготов­ле­ния раз­лич­ных хозяй­ст­вен­ных инстру­мен­тов (« Или­а­да» , ). Гомер, оче­вид­но, сам видел, как дей­ст­ву­ют в бою сталь­ным мечом: брон­зо­вым мечом невоз­мож­но так отру­бить руку, как это нагляд­но изо­бра­же­но в « Илиа­де» (). Дух Ахил­ла с.408
(« Или­а­да» , ) и серд­це При­а­ма, решив­ше­го отпра­вить­ся за телом сына в ахей­ский лагерь ( , ), мета­фо­ри­че­ски харак­те­ри­зу­ют­ся в « Илиа­де» как желез­ные. Пан­дар стре­ля­ет стре­ла­ми с желез­ны­ми нако­неч­ни­ка­ми (« Или­а­да» , ), и тем не менее на всем про­тя­же­нии « Или­а­ды» герои сра­жа­ют­ся брон­зо­вым ору­жи­ем: тако­ва сила тен­ден­ции к арха­и­зи­ру­ю­щей иде­а­ли­за­ции.

Рыба все­гда была одним из основ­ных про­дук­тов пита­ния в Гре­ции. Одна­ко герои Гоме­ра едят мясо и хлеб, но не рыбу, и в « Илиа­де» лишь мимо­хо­дом упо­ми­на­ет­ся уже­ние рыбы ( ; ср. еще ) и лов­ля рыб сетью ().

При­ме­ты совре­мен­ной Гоме­ру жиз­ни про­яв­ля­ют­ся боль­ше все­го в рас­сы­пан­ных в тек­сте поэм раз­вер­ну­тых срав­не­ни­ях, кото­рые пора­жа­ют раз­но­об­ра­зи­ем и точ­но­стью дета­лей, неожидан­но­стью ассо­ци­а­ций. Упор­ная бит­ва, не даю­щая пере­ве­са ни той ни дру­гой сто­роне, срав­ни­ва­ет­ся с веса­ми « чест­ной руко­дель­ни­цы» , точ­но отве­ши­ваю­щей шерсть, кото­рую она прядет, чтобы хоть как-то про­кор­мить себя и детей (« Или­а­да» , ). Вои­ны, сра­жаю­щи­е­ся за тело Сар­пе­до­на, срав­ни­ва­ют­ся с муха­ми, роя­щи­ми­ся вокруг подой­ни­ков с моло­ком (« Или­а­да» , ). То со львом, то с ослом срав­ни­ва­ет­ся Аякс, сын Тела­мо­на:

Стал он сму­щен­ный и, щит свой назад семи­кож­ный забро­сив, Вспять отсту­пал, меж тол­пою враж­деб­ных, как зверь, ози­ра­ясь, Вкруг обра­ща­я­ся, тихо коле­но коле­ном сме­няя. Слов­но как гор­до­го льва от заго­на волов тяж­ко­но­гих Гонят сер­ди­тые псы и отваж­ные мужи селяне; Зве­рю они не даю­щие тука от стад их похи­тить, Целую ночь сте­ре­гут их, а он, насла­дить­ся им жад­ный, Мечет­ся пря­мо, но тщет­но ярит­ся: из рук дерз­но­вен­ных С шумом летят, устрем­лен­но­му в сре­те­нье, частые копья, Глав­ни горя­щие; их устра­ша­ет­ся он и сви­ре­пый, И со све­том Зари уда­ля­ет­ся, серд­цем печаль­ный, - Так Тела­мо­нид, печаль­ный душой, него­ду­ю­щий силь­но, Вспять ото­шел: о судах он ахе­ян тре­во­жил­ся стра­хом. Слов­но осел, забред­ший на ниву, детей побеж­да­ет, Мед­лен­ный; мно­го их палок на реб­рах его сокру­ши­лось; Щип­лет он, хо́ дя, высо­кую паш­ню, а рез­вые дети Пал­ка­ми вкруг его бьют, - но ничтож­на их дет­ская сила; Толь­ко тогда, как насы­тит­ся паш­ней, с трудом выго­ня­ют, - Так Тела­мо­но­ва сына, вели­ко­го мужа Аяк­са, Мно­же­ство гор­дых тро­ян и союз­ни­ков их даль­но­зем­ных, Копья­ми в щит пора­жая, с побо­и­ща пла­мен­но гна­ли.

(« Или­а­да» , )

Воз­вра­щая слу­ша­те­ля эпи­че­ской поэ­мы на какое-то вре­мя в реаль­ный мир, в кото­ром он живет, гоме­ров­ские срав­не­ния силой кон­тра­ста еще более при­под­ни­ма­ли над обы­ден­ным уров­нем повест­во­ва­ние о подви­гах геро­ев минув­ших дней.

Несмот­ря на то что боги все вре­мя появ­ля­ют­ся в « Илиа­де» и помо­га­ют напра­вить дей­ст­вие в нуж­ную поэту сто­ро­ну, по сути дела инте­ре­сы и поэта, и его геро­ев сосре­дото­че­ны на посю­сто­рон­нем чело­ве­че­ском мире. От богов, как они изо­бра­же­ны в « Илиа­де» , оче­вид­но в духе эпи­че­ской с.409 тра­ди­ции, чело­ве­ку не при­хо­дит­ся ждать спра­вед­ли­во­сти или уте­ше­ния в жиз­нен­ных горе­стях; они погло­ще­ны сво­и­ми инте­ре­са­ми и пред­ста­ют перед нами суще­ства­ми с нрав­ст­вен­ным уров­нем, соот­вет­ст­ву­ю­щим отнюдь не луч­шим пред­ста­ви­те­лям чело­ве­че­ско­го рода. Так, Зевс угро­жа­ет Гере, нена­видя­щей тро­ян­цев, тем, что раз­ру­шит город людей, любез­ных ей, и Гера пред­ла­га­ет ему, если он того захо­чет, раз­ру­шить три самых любез­ных ей горо­да - Аргос, Спар­ту и Мике­ны с их ни в чем не повин­ны­ми жите­ля­ми (« Или­а­да» , ). Эпи­че­ские герои, име­ю­щие свои чело­ве­че­ские недо­стат­ки, выглядят в нрав­ст­вен­ном отно­ше­нии явно выше богов.

Одна­ко совре­мен­ные Гоме­ру пред­став­ле­ния о боже­стве как блю­сти­те­ле нрав­ст­вен­но­го поряд­ка, кото­рые в раз­вер­ну­том виде пред­ста­нут перед нами в поэ­мах Геси­о­да, про­кла­ды­ва­ют себе доро­гу и в « Или­а­ду» , при­чем по боль­шей части в пря­мой речи дей­ст­ву­ю­щих лиц. Любо­пыт­но, что боги чаще фигу­ри­ру­ют в таких выска­зы­ва­ни­ях безы­мян­но или под обоб­щен­ным име­нем Зев­са. Еще боль­шие уступ­ки скла­ды­ваю­щим­ся пред­став­ле­ни­ям о боже­стве - побор­ни­ке спра­вед­ли­во­сти дела­ют­ся в « Одис­сее» . Гомер даже вкла­ды­ва­ет в уста Зев­су в самом нача­ле поэ­мы поле­ми­ку с людь­ми, кото­рые обви­ня­ют богов в сво­их несча­стьях (I, 32- 43).

Боги Гоме­ра бес­смерт­ны, веч­но юны, лише­ны серь­ез­ных забот, и все пред­ме­ты оби­хо­да у них золотые. И в « Илиа­де» , и в « Одис­сее» поэт раз­вле­ка­ет свою ауди­то­рию рас­ска­за­ми о богах, и неред­ко боги высту­па­ют в ролях, каких посты­дил­ся бы любой смерт­ный. Так, в « Одис­сее» рас­ска­зы­ва­ет­ся о том, как бог Гефест хит­ро пой­мал на месте пре­ступ­ле­ния с пре­лю­бо­де­ем богом Аре­сом свою жену Афро­ди­ту (VIII, 266- 366). В « Илиа­де» Гера бьет по щекам свою пад­че­ри­цу Арте­ми­ду ее соб­ст­вен­ным луком (), Афро­ди­та пла­чет, жалу­ясь на раны, кото­рые нанес ей смерт­ный Дио­мед (), а ее мать Дио­на уте­ша­ет ее рас­ска­зом о том, что смерт­ные гиган­ты От и Эфи­альт заса­ди­ли как-то в мед­ную боч­ку само­го бога вой­ны Аре­са, так что он едва не погиб там ().

С пол­ной серь­ез­но­стью гово­рит все­гда Гомер о напо­ло­ви­ну пер­со­ни­фи­ци­ро­ван­ной судь­бе - Мой­ре. Над ней не власт­ны сами боги, и в ее руках нахо­дят­ся в конеч­ном сче­те жизнь и смерть чело­ве­ка, победа и пора­же­ние в сра­же­нии. Мой­ра неумо­ли­ма, к ней бес­смыс­лен­но обра­щать­ся с молит­ва­ми и совер­шать жерт­во­при­но­ше­ния.

Как это и есте­ствен­но при таких рели­ги­оз­ных воз­зре­ни­ях, мрач­ны и пред­став­ле­ния о загроб­ной жиз­ни, отра­жаю­щи­е­ся в гоме­ров­ских поэ­мах, они не остав­ля­ют чело­ве­ку надеж­ды на луч­шее буду­щее после смер­ти. Души умер­ших, подоб­ные теням, оби­та­ют в пре­ис­под­ней, в цар­стве Аида. Они лише­ны созна­ния и срав­ни­ва­ют­ся поэтом с лету­чи­ми мыша­ми. Толь­ко испив кро­ви жерт­вен­но­го живот­но­го, обре­та­ют они на вре­мя созна­ние и память. Сам Ахилл, кото­ро­го Одис­сей встре­ча­ет во вре­мя сво­е­го путе­ше­ст­вия в цар­ство мерт­вых, заяв­ля­ет ему, что он луч­ше хотел бы быть на зем­ле поден­щи­ком у бед­ня­ка, чем цар­ст­во­вать над теня­ми в под­зем­ном с.410 мире (« Одис­сея» , XII, 488- 491). Души умер­ших отде­ле­ны от мира живых неодо­ли­мой пре­гра­дой: они не могут ни помочь остав­шим­ся на зем­ле сво­им близ­ким, ни при­чи­нить зло сво­им вра­гам. Но даже этот жал­кий удел бес­смыс­лен­но­го суще­ст­во­ва­ния в пре­ис­под­ней недо­сту­пен для душ, тело кото­рых не было погре­бе­но над­ле­жа­щим обра­зом. Душа Патрок­ла про­сит о погре­бе­нии Ахил­ла (« Или­а­да» , ), душа спут­ни­ка Одис­сея Эль­пе­но­ра обра­ща­ет­ся с ана­ло­гич­ной прось­бой к Одис­сею (« Одис­сея» , XI, 51- 80), ибо в про­тив­ном слу­чае их ждет еще более тяж­кая участь - ски­тать­ся, не нахо­дя себе даже того горест­но­го успо­ко­е­ния, кото­рое ждет их в цар­стве мерт­вых.

Надо ска­зать, что как в вопро­се о вме­ша­тель­стве богов в зем­ную жизнь людей, так и в том, что каса­ет­ся загроб­ной жиз­ни, в « Одис­сее» замет­нее отра­зи­лись новые тен­ден­ции в веро­ва­ни­ях гре­ков VIII в. до н. э. Отра­же­ни­ем этих тен­ден­ций явля­ют­ся и сти­хи XI, 576- 600, где гово­рит­ся, что совер­шив­шие при жиз­ни пре­ступ­ле­ния про­тив богов Титий и Сизиф несут нака­за­ние в пре­ис­под­ней, и сти­хи XI, 568- 571, соглас­но кото­рым Минос - царь Кри­та, « слав­ный сын Зев­са» - и на том све­те тво­рит суд над теня­ми.

Эти и дру­гие несо­мнен­ные раз­ли­чия меж­ду « Или­а­дой» и « Одис­се­ей» луч­ше все­го мож­но объ­яс­нить, на наш взгляд, исхо­дя из выска­зы­вав­ше­го­ся уже в древ­но­сти пред­по­ло­же­ния, что Гомер создал « Или­а­ду» более моло­дым, а « Одис­сею» - бли­же к ста­ро­сти (см., напри­мер: [Лон­гин] « О воз­вы­шен­ном» , IX, 13). Так, пер­со­на­жи « Или­а­ды» , и в част­но­сти Одис­сей, неод­но­крат­но пре­да­ют­ся лико­ва­нию, поверг­нув вра­га ( ; и др.), а в « Одис­сее» тот же Одис­сей заяв­ля­ет, что такое поведе­ние нече­сти­во (XXII, 411- 413). Опыт пока­зы­ва­ет, что муд­рость тако­го рода и в наше вре­мя при­хо­дит к людям лишь к кон­цу их жиз­нен­но­го пути.

Успех гоме­ров­ских поэм сра­зу после их созда­ния был колос­са­лен. Уже через несколь­ко десят­ков лет после появ­ле­ния « Или­а­ды» грек, име­ни кото­ро­го мы нико­гда не узна­ем, оче­вид­но сам аэд, наца­ра­пал на сво­ем деше­вом гли­ня­ном сосуде несколь­ко сти­хотвор­ных строк, сопо­став­ля­ю­щих в шут­ли­вой фор­ме этот сосуд с куб­ком царя Несто­ра, о кото­ром рас­ска­зы­ва­ет­ся в « Илиа­де» (ср.: ):

Над­пись эта едва ли име­ла бы смысл, если бы дру­зья вла­дель­ца сосуда не были уже хоро­шо зна­ко­мы с появив­шей­ся при жиз­ни их поко­ле­ния поэ­мой, хотя автор ее жил за 2000 кило­мет­ров: чере­пок най­ден на дру­гом кон­це гре­че­ско­го мира, в толь­ко что осно­ван­ной гре­че­ской коло­нии на ост­ро­ве Исхии в Тиррен­ском море, неда­ле­ко от нынеш­не­го Неа­по­ля. Труд­но пред­ста­вить себе более крас­но­ре­чи­вое свиде­тель­ство мол­ние­нос­но­го про­ник­но­ве­ния гоме­ров­ских поэм всюду, где толь­ко зву­ча­ла эллин­ская речь.

« Или­а­да» и « Одис­сея» , испол­няв­ши­е­ся уст­но, но рас­про­стра­нив­ши­е­ся в пись­мен­ном виде, сра­зу же затми­ли сво­их пред­ше­ст­вен­ниц. Мы даже не с.411 можем быть уве­ре­ны в том, что эти более древ­ние поэ­мы были запи­са­ны: во вся­ком слу­чае, их не было в руках алек­сан­дрий­ских уче­ных и биб­лио­те­ка­рей, тща­тель­но соби­рав­ших древ­нюю поэ­зию.

« Или­а­да» и « Одис­сея» , появив­шись, как Афи­на из голо­вы Зев­са, сра­зу заня­ли свое место нача­ла и источ­ни­ка всей гре­че­ской лите­ра­ту­ры - поэ­зии и про­зы, место образ­ца и объ­ек­та под­ра­жа­ния, то место, кото­рое они и по сей день зани­ма­ют в евро­пей­ской лите­ра­ту­ре.

Гре­че­ские дети учи­лись читать по « Илиа­де» . В Гре­ции все­гда были люди, знав­шие обе поэ­мы Гоме­ра наизусть. Гре­че­ский ритор кон­ца I в. н. э. Дион Хри­со­стом нашел таких людей в изоби­лии на краю тогдаш­не­го циви­ли­зо­ван­но­го мира - в гре­че­ской коло­нии Оль­вии на бере­гу Чер­но­го моря, неда­ле­ко от нынеш­ней Одес­сы (Дион Хри­со­стом, XXXVI, 9).

Когда гре­ки в VII в. до н. э. посе­ли­лись на месте раз­ру­шен­ной Трои и осно­ва­ли город Новый Или­он, глав­ным хра­мом его они сде­ла­ли храм Афи­ны, оче­вид­но пото­му, что имен­но храм Афи­ны в Трое упо­ми­на­ет­ся в « Илиа­де» ( ; ).

Вско­ре после « Или­а­ды» и « Одис­сеи» были созда­ны поэ­мы так назы­вае­мо­го тро­ян­ско­го кик­ла, после­до­ва­тель­но повест­во­вав­шие о тро­ян­ской войне - от свадь­бы отца Ахил­ла Пелея и мор­ской боги­ни Фети­ды, ссо­ры богинь из-за ябло­ка, пред­на­зна­чен­но­го « наи­пре­крас­ней­шей» , и суда Пари­са, сде­лав­ше­го его супру­гом Еле­ны, до взя­тия Трои и воз­вра­ще­ния ахей­ских геро­ев: « Киприи» , « Малая Или­а­да» , « Эфи­о­пида» (по име­ни союз­ни­ка тро­ян­цев царя эфи­о­пов Мем­но­на), « Взя­тие Или­о­на» и « Воз­вра­ще­ния» . Поэ­мы эти опи­ра­лись и на дого­ме­ров­скую эпи­че­скую тра­ди­цию, и на поэ­мы само­го Гоме­ра, но сопер­ни­чать с Гоме­ром их авто­ры не пыта­лись и собы­тия, опи­сан­ные в его поэ­мах, не изла­га­ли. Поэ­мы эти усту­па­ли гоме­ров­ским даже по объ­е­му и, насколь­ко мы можем судить по незна­чи­тель­ным сохра­нив­шим­ся отрыв­кам, были намно­го ниже « Или­а­ды» и « Одис­сеи» по худо­же­ст­вен­но­му уров­ню. Тем не менее гре­ки дол­гое вре­мя при­пи­сы­ва­ли их Гоме­ру, оче­вид­но, сле­дуя прак­ти­ке при­пи­сы­вав­ших их для боль­шей авто­ри­тет­но­сти Гоме­ру рап­со­дов, кото­рые испол­ня­ли их наряду с под­лин­ны­ми гоме­ров­ски­ми.

Рап­со­ды не толь­ко при­пи­са­ли Гоме­ру кик­ли­че­ские поэ­мы, они поз­во­ля­ли себе делать встав­ки и в текст гоме­ров­ских поэм, встав­ки чаще все­го три­ви­аль­ные, но ино­гда тен­ден­ци­оз­ные. Антич­ная тра­ди­ция сохра­ни­ла нам имя одно­го из таких рап­со­дов, осо­бен­но без­за­стен­чи­во встав­ляв­ше­го в гоме­ров­ские поэ­мы соб­ст­вен­ные сти­хи: его зва­ли Кинеф, был он родом с о. Хиоса и жил око­ло 500 г. до н. э.

Тем не менее сохра­ня­лись и тек­сты, пре­тер­пев­шие очень мало иска­же­ний. Такие тек­сты, оче­вид­но, име­лись в VI в. до н. э. в рас­по­ря­же­нии хиос­ских гоме­ридов - дина­стии рап­со­дов, пре­тен­до­вав­ших на то, что они про­ис­хо­дят от Гоме­ра. Мог вос­хо­дить к тако­му тек­сту гоме­ридов и был доволь­но испра­вен текст поэм Гоме­ра, испол­няв­ший­ся начи­ная с VI в. до н. э. в Афи­нах на празд­не­стве Пана­фи­ней, хотя не исклю­че­на воз­мож­ность того, что имен­но в этот текст были сде­ла­ны неболь­шие встав­ки, воз­ве­ли­чи­ваю­щие Афи­ны и их царя Тесея и под­креп­ляв­шие пра­ва афи­нян на близ­ле­жа­щий ост­ров Сала­мин (« Или­а­да» , ; и др.). с.412 Как пока­зы­ва­ют орфо­гра­фи­че­ские осо­бен­но­сти папи­ру­сов и сред­не­ве­ко­вых руко­пи­сей, донес­ших до нас текст гоме­ров­ских поэм, этот текст вос­хо­дит к папи­ру­сам VI- V вв. до н. э., напи­сан­ным при­ми­тив­ным древ­не­ат­ти­че­ским алфа­ви­том, кото­рый был в употреб­ле­нии толь­ко в Афи­нах и в их окрест­но­стях.

Вся древ­не­гре­че­ская лири­че­ская поэ­зия, пер­вые образ­цы кото­рой, запи­сан­ные и дошед­шие до нас, отно­сят­ся к пер­вой поло­вине VII в. до н. э., пол­на гоме­ров­ских реми­нис­цен­ций. Спар­тан­ский поэт Тир­тей вдох­нов­лял­ся Гоме­ром в сво­их воин­ст­вен­ных при­зы­вах и мар­ше­вых пес­нях. Даже Архи­лох, демон­стра­тив­но отвер­гав­ший закреп­лен­ные в гоме­ров­ских поэ­мах тра­ди­ци­он­ные цен­но­сти и тра­ди­ци­он­ные фор­мы поведе­ния, поле­ми­зи­ро­вал с Гоме­ром, пери­фра­зи­руя гоме­ров­ские выра­же­ния.

Эпи­зо­ды из « Или­а­ды» и « Одис­сеи» дела­ют­ся источ­ни­ком сюже­тов для гре­че­ских худож­ни­ков. Так, рос­пись прото­ат­ти­че­ско­го сосуда нача­ла VII в. до н. э. с ост­ро­ва Эги­ны иллю­ст­ри­ру­ет эпи­зод спа­се­ния Одис­сея от кик­ло­па Поли­фе­ма под брю­хом бара­на (« Одис­сея» , IX, 431- 435), а на родос­ской вазе нача­ла VI в. до н. э. изо­бра­же­ны Гек­тор и Мене­лай, сра­жаю­щи­е­ся над телом Эвфор­ба (см.: « Или­а­да» , ).

Исклю­чи­тель­ное поло­же­ние гоме­ров­ских поэм в гре­че­ской куль­ту­ре сохра­ня­ет­ся и в V- IV вв. до н. э., когда глав­ным цен­тром духов­ной жиз­ни ста­но­вят­ся Афи­ны.

Эсхил, счи­тав­ший весь эпи­че­ский кикл - тро­ян­ский и фиван­ский - тво­ре­ни­ем Гоме­ра, име­но­вал свои тра­гедии « кро­ха­ми от вели­ких пиров Гоме­ра» . При­зы­вая гре­ков к сов­мест­но­му похо­ду на пер­сов под руко­вод­ст­вом Филип­па Македон­ско­го, афин­ский пуб­ли­цист Исо­крат ссы­ла­ет­ся на пре­цедент обще­а­хей­ской экс­пе­ди­ции под Трою, опи­сан­ный в « Илиа­де» . Пла­тон, вос­хи­щав­ший­ся гени­ем Гоме­ра, в то же вре­мя был воз­му­щен лег­ко­мыс­ли­ем, с кото­рым Гомер изо­бра­жал богов, и так опа­сал­ся вли­я­ния Гоме­ра на моло­дые умы, что пла­ни­ро­вал запре­тить поэ­мы Гоме­ра в иде­аль­ном государ­стве, о созда­нии кото­ро­го он меч­тал (Пла­тон . « Государ­ство» . II, 383а- 394в).

Гоме­ру при­пи­сы­ва­ли раз­но­об­раз­ней­шие позна­ния во всех сто­ро­нах жиз­ни - от воен­но­го искус­ства до зем­леде­лия и иска­ли в его про­из­веде­ни­ях сове­ты на любой слу­чай, хотя уче­ный-энцик­ло­пе­дист элли­ни­сти­че­ской эпо­хи Эра­то­сфен и пытал­ся напо­ми­нать, что глав­ной целью Гоме­ра было не поуче­ние, а раз­вле­че­ние.

Начи­ная с Ари­сто­фа­на (« Лягуш­ки» , 1034) Гомер посто­ян­но име­ну­ет­ся « боже­ст­вен­ным» . В Смирне суще­ст­во­вал храм Гоме­ра, и одна из мед­ных монет, чека­нив­ших­ся горо­дом, назы­ва­лась гоме­рик (Стра­бон, ). Там рас­ска­зы­ва­ли, что Гомер родил­ся от неко­е­го боже­ства, тан­це­вав­ше­го с муза­ми, в то вре­мя как по дру­гой вер­сии отцом Гоме­ра был бог реки Мелет. Арги­вяне при­гла­ша­ли Гоме­ра наряду с Апол­ло­ном на каж­дое государ­ст­вен­ное жерт­во­при­но­ше­ние. Еги­пет­ский царь Пто­ле­мей Фило­па­тор соорудил для Гоме­ра храм, где его ста­туя была окру­же­на изо­бра­же­ни­я­ми семи горо­дов, спо­рив­ших за честь быть его роди­ной (Эли­ан . « Пест­рые рас­ска­зы» . XIII, 22). Апо­фе­оз Гоме­ра, т. е. его обо­жест­вле­ние, был темой зна­ме­ни­то­го релье­фа Архе­лая из При­е­ны с.413 (элли­ни­сти­че­ская эпо­ха). Дру­гой мра­мор­ный рельеф II в. до н. э. изо­бра­жа­ет Мир и Вре­мя, увен­чи­ваю­щи­ми вен­ком Гоме­ра как поэта для все­го чело­ве­че­ства на все вре­ме­на.

Когда в поко­рив­шем Гре­цию Риме под силь­ным вли­я­ни­ем гре­че­ской куль­ту­ры ста­ла скла­ды­вать­ся своя лите­ра­ту­ра, рим­ский поэт Вер­ги­лий попы­тал­ся под­ве­сти под рим­скую куль­ту­ру такой же уни­каль­ный фун­да­мент, каким для гре­че­ской были поэ­мы Гоме­ра, но « Эне­ида» Вер­ги­лия несет на себе неиз­гла­ди­мый отпе­ча­ток эпо­хи, в кото­рую она была созда­на, и совсем не похо­жа по сво­е­му духу на « Или­а­ду» и « Одис­сею» , кото­рые Вер­ги­лий взял в каче­стве образ­ца. Тем не менее имен­но Вер­ги­лий ока­зал­ся тем про­ме­жу­точ­ным зве­ном, через кото­рое эпо­ха Воз­рож­де­ния, не нашед­шая пря­мо­го пути к Гоме­ру, вос­при­ня­ла родив­шу­ю­ся в Гре­ции VIII в. до н. э. тра­ди­цию лите­ра­тур­но­го геро­и­че­ско­го эпо­са. Воз­ник­шие под вли­я­ни­ем этой тра­ди­ции поэ­мы - « Осво­бож­ден­ный Иеру­са­лим» Торк­ва­то Тас­со, « Лузи­а­да» Камо­эн­са, « Поте­рян­ный рай» Миль­то­на - при­над­ле­жат к вер­ши­нам миро­вой лите­ра­ту­ры.

Но уже древ­ние гре­ки, вос­хи­щав­ши­е­ся Гоме­ром и под­ра­жав­шие ему, нача­ли его изу­чать и ком­мен­ти­ро­вать. Уже во вто­рой поло­вине VI в. до н. э. появ­ля­ет­ся спе­ци­аль­ное сочи­не­ние, посвя­щен­ное истол­ко­ва­нию поэм Гоме­ра, - кни­га неко­е­го Теа­ге­на из Регия. « Отец исто­рии» Геро­дот, вни­ма­тель­но читая Гоме­ра, отме­тил неко­то­рые про­ти­во­ре­чия меж­ду гоме­ров­ски­ми поэ­ма­ми и вхо­див­ши­ми в тро­ян­ский кикл « Кипри­я­ми» и усо­мнил­ся в при­над­леж­но­сти « Киприй» Гоме­ру (Геро­дот . « Исто­рия» . ). Сре­ди нескон­ча­е­мой вере­ни­цы гре­ков, кото­рые зани­ма­лись в даль­ней­шем интер­пре­та­ци­ей поэм Гоме­ра, выде­ля­ют­ся име­на фило­со­фов Демо­кри­та и Ари­сто­те­ля.

Алек­сан­дрий­ские фило­ло­ги элли­ни­сти­че­ской эпо­хи - Зено­дот из Эфе­са, Ари­сто­фан из Визан­тия и в осо­бен­но­сти Ари­старх с Само­са - соби­ра­ли мето­ди­че­ски руко­пи­си поэм Гоме­ра со всех кон­цов эллин­ско­го мира и пыта­лись вос­ста­но­вить в пер­во­здан­ном виде гоме­ров­ский текст. Срав­ни­вая най­ден­ные в боль­шом коли­че­стве в Егип­те папи­ру­сы Гоме­ра III в. до н. э. с гоме­ров­ски­ми тек­ста­ми после­а­ри­стар­хов­ско­го вре­ме­ни, мы видим, какую гран­ди­оз­ную работу про­де­лал Ари­старх. И если в интер­пре­та­ции гоме­ров­ских поэм Ари­старх был во мно­гом наи­вен, пред­став­ляя себе, в част­но­сти, гоме­ров­ское обще­ство по обра­зу и подо­бию цар­ско­го дво­ра элли­ни­сти­че­ской монар­хии, сам текст обе­их поэм, судя по все­му, лишь в ред­ких слу­ча­ях откло­ня­ет­ся от аутен­тич­но­го гоме­ров­ско­го тек­ста VIII в. до н. э. В после­ду­ю­щие сто­ле­тия вос­ста­нов­лен­ный Ари­стар­хом текст « Или­а­ды» и « Одис­сеи» тща­тель­но пере­пи­сы­вал­ся, перей­дя в III- IV вв. н. э. из папи­рус­ных свит­ков в пер­га­мен­ные кодек­сы. Луч­шие из этих руко­пи­сей были снаб­же­ны ком­мен­та­ри­я­ми на полях, так назы­вае­мы­ми схо­ли­я­ми, осно­ван­ны­ми на трудах элли­ни­сти­че­ских фило­ло­гов. Эти схо­лии, дошед­шие до нас в визан­тий­ских руко­пи­сях гоме­ров­ских поэм, и сей­час во мно­гом помо­га­ют иссле­до­ва­те­лям точ­нее понять поэ­мы.

В 1488 г., уже вско­ре после изо­бре­те­ния кни­го­пе­ча­та­ния, текст « Или­а­ды» и « Одис­сеи» был впер­вые напе­ча­тан во Фло­рен­ции. За этим изда­ни­ем после­до­ва­ли мно­гие дру­гие.

с.414 Хотя уже в древ­но­сти некие мало извест­ные нам Ксе­нон и Гел­ла­ник (так назы­вае­мые хорид­зон­ты, т. е. « разде­ли­те­ли» ) утвер­жда­ли, что Гомер не мог создать и « Или­а­ду» , и « Одис­сею» , сомне­ния тако­го рода дол­го не нахо­ди­ли откли­ка у иссле­до­ва­те­лей древ­не­гре­че­ской лите­ра­ту­ры.

Лишь в 1664 г. аббат д’Оби­ньяк, актив­ный участ­ник раз­го­рев­ше­го­ся во Фран­ции спо­ра о срав­ни­тель­ных досто­ин­ствах антич­ной и новой лите­ра­ту­ры, про­чел речь, в кото­рой дока­зы­вал, что Гоме­ра вооб­ще не суще­ст­во­ва­ло, а « Или­а­да» и « Одис­сея» явля­ют­ся сквер­ны­ми ком­пи­ля­ци­я­ми позд­ней­шей эпо­хи, но и его выступ­ле­ние про­шло неза­ме­чен­ным.

Англий­ский фило­лог Ричард Бент­ли в 1713 г., опи­ра­ясь на позд­ние антич­ные свиде­тель­ства о роли афин­ско­го тира­на VI в. до н. э. Писи­стра­та в упо­рядо­че­нии тек­ста гоме­ров­ских поэм, утвер­ждал, что Гомер созда­вал неболь­шие раз­роз­нен­ные пес­ни, сведен­ные в эпи­че­ские поэ­мы лишь мно­го позд­нее.

Одна­ко впер­вые подроб­но раз­вил скеп­ти­че­ский взгляд на Гоме­ра и его твор­че­ство лишь немец­кий фило­лог Фри­дрих Август Вольф в сво­ем вышед­шем в 1795 г. « Введе­нии к Гоме­ру» . Вольф счи­тал, что гоме­ров­ские поэ­мы в тече­ние несколь­ких веков переда­ва­лись из уст в уста негра­мот­ны­ми пев­ца­ми, транс­фор­ми­ро­ва­лись в про­цес­се переда­чи, а свой нынеш­ний вид при­об­ре­ли в резуль­та­те пред­при­ня­то­го в VI в. до н. э. в ходе их пер­вой запи­си дале­ко иду­ще­го редак­ти­ро­ва­ния. Кни­га Воль­фа вызва­ла ожив­лен­ную дис­кус­сию о про­ис­хож­де­нии поэм Гоме­ра, про­дол­жаю­щу­ю­ся по сей день, а весь круг про­блем, свя­зан­ных с автор­ст­вом « Или­а­ды» и « Одис­сеи» , полу­чил назва­ние « гоме­ров­ско­го вопро­са» . Идя по пути, ука­зан­но­му Воль­фом, Карл Лах­ман в 1837 и в 1841 гг. попы­тал­ся рекон­стру­и­ро­вать, опи­ра­ясь на текст « Или­а­ды» , 18 пес­ней, создан­ных в раз­ное вре­мя раз­ны­ми авто­ра­ми, пес­ней, из кото­рых, по его мне­нию, « Или­а­да» воз­ник­ла. Так нача­лись попыт­ки ана­ли­зи­ро­вать про­цесс фор­ми­ро­ва­ния гоме­ров­ских поэм, и уче­ные, пошед­шие по это­му пути, полу­чи­ли назва­ние ана­ли­ти­ков. Одна­ко ряд иссле­до­ва­те­лей про­дол­жал отста­и­вать взгляд на гоме­ров­ские поэ­мы как на порож­де­ние еди­но­го твор­че­ско­го акта их созда­те­ля, это направ­ле­ние полу­чи­ло назва­ние уни­та­ри­ев. С осо­бен­ной энер­ги­ей, талан­том и эруди­ци­ей пози­цию уни­та­ри­ев защи­ща­ли уже в нача­ле наше­го века Карл Роте и Энгель­берт Дре­руп. Спор не решен окон­ча­тель­но и по сей день, но мно­го­лет­ний опыт иссле­до­ва­ния гоме­ров­ских поэм пока­зы­ва­ет, что уни­та­рии пра­вы, когда утвер­жда­ют, что гоме­ров­ские поэ­мы, как мы их чита­ем сей­час, были созда­ны одним или, может быть, дву­мя гени­аль­ны­ми поэта­ми, а не сло­жи­лись меха­ни­че­ски, что под­твер­жда­ют сей­час и ста­ти­сти­че­ские иссле­до­ва­ния язы­ка и сти­ля поэм, но идут слиш­ком дале­ко, когда утвер­жда­ют, что текст поэм не дает нам воз­мож­но­сти про­ник­нуть в дого­ме­ров­скую эпи­че­скую тра­ди­цию. Иссле­до­ва­ние того, как Гомер пере­ра­ботал быв­шую в его рас­по­ря­же­нии фольк­лор­ную эпи­че­скую тра­ди­цию, начал в сущ­но­сти еще в 1826 г. Г. В. Нич, и на этом пути мно­гое уже достиг­ну­то, в част­но­сти труда­ми В. Шаде­вальд­та и И. Как­риди­са, пытав­ших­ся вскрыть предыс­то­рию сюже­та « Или­а­ды» , Д. Пей­джа, во мно­гом уточ­нив­ше­го харак­тер отра­же­ния в « Илиа­де» исто­ри­че­ской обста­нов­ки.

с.415 Гомер - это нача­ло начал всей лите­ра­ту­ры, и успе­хи в изу­че­нии его твор­че­ства могут рас­смат­ри­вать­ся как сим­вол дви­же­ния впе­ред всей фило­ло­ги­че­ской нау­ки, а инте­рес к поэ­мам Гоме­ра и их эмо­цио­наль­ное вос­при­я­тие долж­ны рас­смат­ри­вать­ся как надеж­ный при­знак здо­ро­вья всей чело­ве­че­ской куль­ту­ры.

КНИГИ О ГОМЕРЕ И ГОМЕРОВСКОЙ ГРЕЦИИ

Андре­ев Ю. В. Ран­не­гре­че­ский полис: (Гоме­ров­ский пери­од). Л., 1970.

Бла­ват­ская Т. В. Гре­че­ское обще­ство вто­ро­го тыся­че­ле­тия до новой эры и его куль­ту­ра. М., 1976.

Гор­дези­а­ни Р. В. Про­бле­мы гоме­ров­ско­го эпо­са. Тби­ли­си, 1978.

Зелин­ский Ф. Ф. Гоме­ров­ская пси­хо­ло­гия. Пг., 1920.

Лосев А. Ф. Гомер. М., 1960.

Маль­чу­ко­ва Т. Г. « Одис­сея» Гоме­ра и про­бле­мы ее изу­че­ния. Пет­ро­за­водск, 1983.

Мар­киш С. П. Гомер и его поэ­мы. М., 1962.

Полон­ская К. П. Поэ­мы Гоме­ра. М., 1961.

Сахар­ный Н. Л. Или­а­да: Разыс­ка­ния в обла­сти смыс­ла и сти­ля гоме­ров­ской поэ­мы. Архан­гельск, 1957.

Сахар­ный Н. Л. Гоме­ров­ский эпос. М., 1976.

Тол­стой И. И. Аэды: Антич­ные твор­цы и носи­те­ли древ­не­го эпо­са. М., 1958.

Трен­че­ни-Валь­дап­фель И. Гомер и Геси­од / Пер. с венг. М., 1956.

Шталь Г. И. Шли­ман: (« Меч­та о Трое» ). М., 1965.

Шталь И. В. Гоме­ров­ский эпос. М., 1975.

Шталь И. В. Худо­же­ст­вен­ный мир гоме­ров­ско­го эпо­са. М., 1983.

Шталь И. В. « Одис­сея» - геро­и­че­ская поэ­ма стран­ст­вий. М., 1978.

Be­the E. Ho­mer. Dich­tung und Sa­ge. I- III. Leip­zig; Ber­lin, 1914- 1929.

Ble­gen C. W. Troy. I- IV, Prin­ce­ton, 1948- 1958.

Bowra C. M. Tra­di­tion and de­sign in the Iliad. Ox­ford, 1930.

Bowra C. M. He­roic poet­ry. Lon­don, 1952.

Bowra C. M. Ho­mer and his fo­re­run­ners. Edin­burgh, 1955.

Cauer P. Grundfra­gen der Ho­merkri­tik. I- II. 3. Aufl. Leip­zig, 1921- 1923.

Chadwick H. M., Chadwick N. K. The growth of li­te­ra­tu­re. I- III. Cambrid­ge, 1932- 1940.

Chadwick J. The My­ce­naean world. Cambrid­ge, 1976.

Dre­rup E. Das Ho­merprob­lem in der Ge­genwart. Würzburg, 1921.

Finsler G. Ho­mer. 2. Aufl. Ber­lin, 1918.

Finsler G. Ho­mer in der Neu­zeit von Dan­te bis Goe­the. Leip­zig, 1912.

Frän­kel H. Dich­tung und Phi­lo­sop­hie des frü­hen Grie­chen­tums. 2. Aufl. Mün­chen, 1962.

Gor­de­sia­ni R. Kri­te­rien der Schriftlich­keit und Mündlich­keit im ho­me­ri­schen Epos. Frankfurt a. M., 1986.

Kak­ri­dis J. T. Ho­me­ric re­sear­ches. Lund, 1949.

Kirk G. S. The Songs of Ho­mer. Cambrid­ge, 1962.

Kirk G. S. The Iliad. A com­men­ta­ry. Books I- IV. Cambrid­ge, 1985.

Kuhlmann W. Ka­ta­log und Er­zäh­lung. Stu­dien zur Konstanz und Wan­del einer li­te­ra­ri­schen Form in der an­ti­ken Epik. Diss. Frei­burg in Br., 1973.

Lord A. B. The Sin­ger of Ta­les. Cambrid­ge (Mass.), 1960.

Lo­ri­mer H. L. Ho­mer and the mo­nu­ments. Lon­don, 1951.

Ma­zon P. Intro­duc­tion à l’Ilia­de. Pa­ris, 1942.

Meis­ter K. Die ho­me­ri­sche Kunstspra­che. Leip­zig, 1921.

Mühll P. Von der. Kri­ti­sches Hy­pom­ne­ma zur Ilias. Ba­sel, 1952.

Mur­ray G. The ri­se of the Greek epic. 4 ed. Cambrid­ge, 1934.

My­res J. L. Ho­mer and his cri­tics. Lon­don, 1958.

Nilsson M. P. Ho­mer and My­ce­nae. Lon­don, 1933.

Pa­ge D. L. His­to­ry and the Ho­me­ric Iliad. Ber­ke­ley, 1959.

с.416

Par­ry, Mil­man. The ma­king of Ho­me­ric ver­se / Ed. by Adam Par­ry. Ox­ford, 1971.

Rein­hardt K. Die Ilias und ihr Dich­ter. Göt­tin­gen, 1961.

Ro­bert F. Ho­mè­re. Pa­ris, 1950.

Scha­dewaldt W. Iliasstu­dien. Leip­zig, 1938.

Scha­dewaldt W. Vom Ho­mers Welt und Werk. 3. Aufl. Stuttgart, 1960.

Sche­li­ha, R. von. Pat­rok­los. Ba­sel, 1943.

Scott J. A. The uni­ty of Ho­mer. Ber­ke­ley, 1921.

Se­ve­ryns A. Ho­mè­re. I- III. Bru­xel­les, 1944- 1948.

Simpson R. M. Ho­pe and La­zen­by J. F. The Ca­ta­lo­gue of ships in Ho­mer’s Iliad. Ox­ford, 1970.

Wade-Ge­ry H. T. The poet of the Iliad. Cambrid­ge, 1952.

Webster T. B. L. From My­ce­nae to Ho­mer. Norwich, 1958.

Whit­man C. H. Ho­mer and the he­roic tra­di­tion. Cambrid­ge (Mass.), 1959.

греч . Homeros, лат . Homerus, поэт, стоящий у истоков греческой и, следовательно, европейской литературы, имя которого связано с древнейшим литературным жанром греков, героическим эпосом, особенно с “Илиадой” и “Одиссеей”. Уже в древности о личности и времени жизни Гомера не было известно ничего достоверного. Он изображался в виде слепого старца. Из городов, претендовавших на право считаться его родиной, наиболее оправданными кажутся притязания Смирны в ионической Малой Азии и остров Хиос. Принято считать, что Гомер жил приблизительно в 8 в до н.э. Гомер-поэт классической древности, но одновременно он является великим учителем-наставником и образцом для всей античности “Гомеровский вопрос” (вопрос об авторе и об обстоятельствах возникновения гомеровского эпоса) существовал уже в древности. Еще в 6 в. до н.э. по распоряжению Писистрата были исследованы тексты Гомера. До 5 в. до н.э. Гомеру приписывали, кроме “Илиады” и “Одиссеи”, еще многочисленные эпические поэмы (т. н. эпический цикл “Киприи”, “Маргит”, гомеровские гимны). Гомер считался автором “Илиады” и “Одиссеи” до тех пор, пока в эпоху эллинизма “chorizonten” (разделяющие) не оспорили его авторство в отношении “Одиссеи”. В новое время Ф. А. Вольф в своих “Prolegomena ad Homerum” (1795) вновь поставил этот вопрос. Между исследователями, которые делили эпос на отдельные песни (песенная теория Лахмана), и унитариями, защищавшими строгое единство эпоса, стояли исследователи, которые принимали позднейшие интерполяции, расширения и компиляции нескольких малых эпических произведений или считали Гомера только редактором эпоса. Состояние современных исследований позволяет считать Гомера автором “Илиады”. Он использовал более древние песни, опираясь на эпические традиции и действуя по единому плану. Эти песни, героические сказания и малый эпос являются устной предварительной ступенью, которая уводит в мир 2-го тыс. к проникшим в Средиземноморье раннегреческим племенам. Вопрос о том, в какой мере в “Илиаде” отражена крито-микенская культура, вновь стал спорным после предпринятой попытки расшифровать линейное письмо Б. Песни исполнялись странствующими рапсодами при трапезах благородного общества (знати). Обладали ли эти рапсоды хотя бы отчасти зафиксированными письменно текстами, является спорным, как и вопрос о письменном тексте эпоса Гомера. Применение письма Б. считается сегодня весьма вероятным, если учесть художеств композицию поэм. В “Илиаде”, названной по имени греческого города Илион (Троя), в 24 книгах изображен 49-дневный отрезок времени, конец 10-летней борьбы греков за Трою. Ее тема-гнев Ахилла, у которого Агамемнон увел его рабыню Брисеиду, из-за чего Ахилл отказался участвовать в сражениях. После того как погиб его друг Патрокл, Ахилл вновь вступает в битву, чтобы мстить за него. От своей матери Фетиды Ахилл получает выкованные для него Гефестом доспехи (описание щита в 18-й книге) и убивает Гектора в бою. Эпос оканчивается поминальными играми в честь Патрокла. В Илиаде отражены разные эпохи. Многочисленные эпизодические события наряду с главными действиями показывают героев, часто происходящих от богов, в тяжелых боях. Боги принимают участие в борьбе с обеих сторон, множественные сцены с богами принимают характер бурлеска. Далее следуют небольшие поэтические дополнения “Одиссея”, по-видимому, более позднее произведение, и оно не принадлежит Гомеру. Поэма принадлежит, вероятно, ученику Гомера (?) и обработана позднее. В 24-х книгах воспеваются длящиеся 10 лет путешествия и возвращение на родину Одиссея к его жене Пенелопе. Перед возвращением домой Одиссей останавливается у нимфы Калипсо. После кораблекрушения, представ перед феаками, герой рассказывает о пережитых событиях. Поэма повествует о том, как Пенелопа, ожидающая возвращения домой супруга, хитростью оттягивает свой брак с женихами, ее сын Телемах оказывает возвратившемуся домой неузнанным Одиссею помощь при избиении женихов. В эпосе множество повествований о морских путешествиях переплетается со сказочными мотивами. Вазовая живопись, так же как и настенная, в различных вариациях представляет многочисленные сцены из “Илиады” и “Одиссеи”, пластика создала идеализированный портрет слепого поэта “Илиада” и “Одиссея” написаны гекзаметром, их язык построен на давних традициях художественной речи с ионийско-эолийскими элементами. Отчетливые, повторяющиеся в виде формул обороты, вероятно, относятся к устным начальным ступеням, сохранившимся в эпосе. К числу недосягаемых вершин гомеровского эпоса принадлежат полет фантазии, сила красноречия, замедление хода действия для создания драматического напряжения, художеств частности, естественность в изображении жизни, красота сравнений, свидетельствующие о поразительной наблюдательности, человеческом участии и психологической чуткости автора. В области эпоса “Илиада” и “Одиссея” являются высшими образцами поэтических произведений. Наиболее читаемый вот уже 3000 лет автор, Гомер очень рано и вплоть до византийского времени изучался в школе. Сделавшись эталоном при оценке любой поэмы античности, эпос Гомера дал толчок всему последующему художественному творчеству. Ливий Андроник перевел “Одиссею” на латынь, Вергилий своей “Энеидой” хотел достичь уровня гомеровского эпоса. В областях латинского языка, в эпоху средневековья, а в романских странах вплоть до нового времени эпос Вергилия имел большее влияние, чем эпос Гомера. В 18 в под влиянием Р. Вуда (Англия) Гомер вновь был признан непревзойденным гением. Его поэзия с этого времени стала оказывать сильное воздействие на классиков мировой литературы (Лессинг, Гердер, Гете).

Поэмы Гомера носят величественный, монументальный характер, присущий героическому эпосу. «Илиада» - это военно-героическая поэма, создана примерно в 730 г. До н.э. Троянская война – не только конец века героев, но и первое столкновение между Европой и Азией.

Великое имя Гомера связано прежде всего с зарождением авторской поэзии. Именно Гомер является самым первым европейским поэтом. На протяжении 30 веков поэмы Гомера вызывают восхищение. Читатели испытывают восторг, поэты и критики изучают особенности творчества великого поэта. Самым удивительным является то, что Гомер в своей поэме «Илиада» по большому счету не описывает события Троянской войны как таковые. Один лишь эпизод из десятилетней осады Трои, небольшие стычки и сражения, которые не имели особого стратегического значения. Но зато чувства главных героев Ахилла, Патрокла, Гектора, Приама… читатель видит в развернутом виде. Надежды, разочарования, боль утраты… вот что принесло славу Гомеру на века. Гомер развернул эти события в 24 главы, это свыше 5 тысяч стихов. Стихи Гомера не обошли и Богов. Олимп с небожителями по разрешению Зевса принимал активное участие в развертывающихся событиях. Справедливости ради стоит заметить, что вся Троянская война, собственно говоря, была спровоцирована Богами. Каждый из них принимал участие в войне, покровительствуя своим героям с противоборствующих сторон. Исключение составлял Зевс. Поэма «Илиада» Гомера является образцом героического эпоса.

Принципы худ. стиля эпоса:

1. Объективность эпоса (эпический художник как бы не пользуется своей фантазией. не только реальные вещи, но и все сказочное, мифическое, мыслится им как нечто объективное и невыдуманное)

2. Обстоятельная деловитость эпоса ("Каталог кораблей" занимает 300 строк, щит Ахилла - 132 строки)

3. Живописность и пластика изображений (любовное рассматривание вещей, хронологическая несовместимость или закон плоскостного изображения, отсутсвует способность трехмерного восприятия мира,перед нами не рельефное, но плоскостное восприятие мира, геометрический стиль, пластика - даны не только ранения, но и их последствия, как Патрокл тащил троянца, поддетого копьем)

4. Антипсихологизм и чисто вещественное изображение всякого внутреннего переживания (отсутствие анализа внутренних переживаний человека,отсутствие внутренней мотивировки его событий. Пример: Парис любит Елену, но как именно, об этом ничего не известно; Одиссей и Пенелопа)

Но личность, в которой еще не проснулось ее "я" подчинена своему родоплеменному коллективу. Отсюда вытекает преданность всему тому, что получено от предков,т.е. всему великому и значительному. К числу основных принципов эпоса обязательно относятся

5. Традиционность (то, что изображается в эпосе для всех важно. Все уверены, что так оно и было всегда и будет. Все рассказывается медленно и степенно, как будто бы речь идет о вечной истине. Повторения или постоянные эпитеты)

6.Монументальность (эпическое произведение всегда будит высокие, благородные чувства, воспитывает героическую волю, не терпит ничего низменного)

7. Отсутствие в нем мелочей (они присутствуют, но всякая мелочь изображена в свете общего, дана в окружении героической жизни, несет печать великих событий)

Все эти принципы художественного стиля эпоса концентрируются в одном, который одинаково относится к стилю, к образу жизни эпического человека. Это принцип эпического героизма . Реальным носителем всех этих особенностей эпического стиля является герой, понимаемый как продукт общинно - родовой формации периода патриархата, то есть как индивидуальное воплощение самой же патриархальной общины.

К аждый народъ древней и самобытной образованности имѣетъ стародавнее, изъ глуби вѣковъ идущее, но долго не отвердѣлое и не устойчивое, видоизмѣняемое и умножаемое поэтическое преданіе, которое мало-по-малу онъ научается оберегать отъ дальнѣйшихъ перемѣнъ, какъ неприкосновенное наслѣдіе первоначальныхъ откровеній, ниспосланныхъ людямъ богами. Такъ пріобрѣтаетъ народъ священные тексты, изученіе коихъ воспитываетъ поколѣнія и даетъ первые поводы къ развитію науки о словѣ и искусства словеснаго, исторіи, религіознаго вѣроученія и философскаго умозрѣнія.

Таково было и значеніе Гомеровыхъ поэмъ въ Греціи. Онѣ знаменовали, для всего раздробленнаго на многія политическія тѣла эллинскаго міра, общенародную связь, сознаніе и овеществленіе которой было насущною нуждою націи, не объединенной союзомъ государственнымъ; почему издавна отдѣльные города, законодательнымъ путемъ, вводятъ публичное провозглашеніе отрывковъ изъ Гомера декламаторами-рапсодами въ обязательный кругъ праздничнаго обряда и съ VI вѣка запасаются, для храненія въ государственныхъ архивахъ, удостовѣренными списками Иліады и Одиссеи. На Гомерѣ, изъ рода въ родъ, учились эллины съ малолѣтства — и дома, и въ школѣ, и на площади — тому,что такое эллинство, какъ высокій строй старинной рѣчи и ея «священный» ладъ, исконный нравъ и завѣтный обычай, знаніе объ отеческихъ богахъ и память о родимыхъ герояхъ. Изъ Гомера, стихи котораго въ теченіе долгихъ вѣковъ затверживались наизусть, пристально изслѣдовались,

разносторонне истолковывались,— развили эллины и свою поэзію (позднѣйшій эпосъ, хоровую лирику, наконецъ — трагедію), и грамматику родного языка, и первыя начала этики, поэтики, діалектики, риторики, и свою священную исторію, и пластическіе идеалы изобразительнаго искусства (такъ, въ V вѣкѣ знаменитыя строки первой пѣсни Иліады, ст. 528—530, опредѣлили художественный замыслъ Фидія при созданіи олимпійской статуи Зевса и навсегда установили иконографическій типъ вседержителя-отца боговъ и людей),— пока наступила, наконецъ, пора критической мысли и на томъ же старомъ Гомерѣ ученое остроуміе и эстетическая взыскательность впервые испытали свои силы и изощрились до полной независимости отъ освященнаго вѣками преданія. Тогда слѣпой старецъ, вдохновляемый божественными Музами, превратился въ одного изъ образцовыхъ, «каноническихъ», или «классическихъ», поэтовъ, въ простодушнаго, «добраго» Гомера, въ художника подъ стать другимъ авторамъ книжной словесности, искуснаго необычайно, хотя во многомъ еще не совершеннаго, одареннаго несравненною силою генія, но вовсе не непогрѣшимаго и подчасъ оскорбляющаго изысканный вкусъ.

Гомеръ и гуманизмъ.

Уже древняя филологія намѣтила этотъ путь сопоставленій Гомера съ творцами искусственнаго эпоса,— путь, по которому пошла и новая европейская мысль съ XIV вѣка, co временъ Петрарки и Боккачьо, когда Гомеръ, извѣстный средневѣковью лишь по наслышкѣ, какъ старшій, великій братъ вѣщаго пророка и волшебника Вергилія на поэтическомъ Парнассѣ, предсталъ въ болѣе осязательныхъ очертаніяхъ, вслѣдствіе перваго ознакомленія съ eгo поэмами, отчасти уже въ подлинникѣ, по стариннымъ спискамъ, разбираемымъ съ помощью заѣзжихъ ученыхъ грековъ, а потомъ — и по первопечатнымъ книгамъ; ибо въ 1488 г., во Флоренціи, просвѣтительная дѣятельность византійскихъ эмигрантовъ-гуманистовъ, уже второго поколѣнія, увѣнчалась, между прочимъ, и первымъ изданіемъ Гомеровыхъ поэмъ, подъ редакціей грека Димитрія Халкондилы.

Только представленіе объ органическомъ характерѣ культурно-историческаго процесса, забрезжившее впервые y Джіованни-Баттиста Вико въ концѣ XVII столѣтія, и, въ частности, объ органическомъ ростѣ народной поэзіи, развитое въ XVIII вѣкѣ Гердеромъ, заставило положить рѣзкую грань между эпосомъ искусственнымъ (каковы, напр., поэмы Вергилія, Данта, Аріоста, Тассо, Камоэнса) и народнымъ эпосомъ, y грековъ — эпосомъ Гомера.

II.
Гомеровскій вопросъ.

Ф ридрихъ Августъ Вольфъ (Prolegomena ad Homerum, 1795), идя по слѣдамъ нѣсколькихъ предшественниковъ (изъ коихъ особенная заслуга принадлежитъ, вмѣстѣ съ Вико, писателю XVII вѣка, аббату д̉Обиньи), съ энергіей провозгласилъ мнѣніе о невозможности предположить планомѣрное эпическое творчество въ столь раннюю эпоху, какъ эпоха созданія гомеровскихъ поэмъ, еще не знавшая письменности, и о необходимости разсматривать ихъ какъ сводъ разнородныхъ былинныхъ сказовъ, собранный и приведенный въ болѣе или

менѣе стройный порядокъ только въ VI в. до Р. X., ученою коммиссіей правщиковъ, по распоряженію аѳинскаго тирана Писистрата.

Это ученіе произвело необычайный переполохъ во всемъ образованномъ мірѣ и нашло какъ восторженныхъ приверженцевъ, такъ и горячихъ противниковъ. Шиллеръ съ досадою недоумѣвалъ, какъ можетъ такой великій поэтъ, какъ Гете, благосклонно относиться къ этому ученію, проглядѣвшему живой ликъ Гомера-поэта; впрочемъ, Гете мало-по-малу вернулся къ вѣрѣ въ историческую реальность Гомера. Начался знаменитый «гомеровскій вопросъ»; и ближайшею (1837 г.) стадіей въ развитіи намѣченнаго Вольфомъ воззрѣнія на Гомера, какъ на легендарный образъ, подъ чьей личиной скрывается множество разноликихъ пѣвцовъ, была теорія Лахмана о распаденіи Иліады, при внимательномъ изученіи, на рядъ необширныхъ по объему пѣсенъ-былинъ, или балладъ, которыя этотъ ученый болѣе или менѣе произвольно пытался выдѣлить изъ связи цѣлаго и разграничить.

Съ конца XVIII вѣка воспреобладало представленіе о Гомерѣ, какъ простомъ символѣ народнаго пѣвца-сказителя, и о древнемъ эпосѣ вообще какъ о творчествѣ безыменномъ, безличномъ, безъискусственномъ, органически-всенародномъ. Этотъ взглядъ держался на двухъ предпосылкахъ, которыя были двумя преувеличеніями: древность гомеровскаго міра была признаваема древностью первобытной, и eгo культура болѣе цѣльной и одностихійной, менѣе расчлененной и разносоставной, чѣмъ какою она оказалась при позднѣйшемъ историческомъ изученіи. Это была отвлеченная идеологія, лелѣявшая идеалъ «эпохи органической», золотой, младенческой поры наивнаго и почти безсознательнаго эпоса, который, какъ писалъ философъ Шеллингъ, отвѣчаетъ «такому общему состоянію, гдѣ нѣтъ противорѣчія между личной свободой и естественнымъ ходомъ вещей, гдѣ всѣ человѣческія отношенія входятъ въ одну колею историческаго процесса». Впечатлѣніе отъ перваго знакомства съ народнымъ эпосомъ другихъ странъ, въ особенности съ сербскими эпическими пѣснями, исполнителями которыхъ являются слѣпые пѣвцы съ гуслями или бандурой, такъ живо напоминающіе традиціоннаго слѣпого Гомера съ eгo «киѳарой» или «формингой» (небольшой, примитивной лирой), соблазняло усматривать и въ гомеровскомъ творчествѣ безпримѣсное выраженіе патріархально-эллинскаго, простодушно-яснаго воззрѣнія на міръ, непосредственное проявленіе племенного поэтическаго генія, созданіе народной стихіи, еще не выдѣлившей изъ себя ни своеобразно творящей личности, ни даже культурно обособленной группы.

Но все же филологамъ-книжникамъ, свободнымъ отъ такихъ общихъ предпосылокъ, занятымъ прежде всего не установленіемъ широкихъ перспективъ, а точнымъ разслѣдованіемъ подлежащаго изученію словеснаго памятника, было ясно, что передъ ними не безформенное нагроможденіе сказовъ и былей, а строго продуманное эпическое единство, являющее несомнѣнные слѣды сознательной и искусной обработки. Убѣжденіе, что гомеровскія поэмы представляютъ собою художественное цѣлое, что онѣ суть твореніе законченное, ложится въ основу консервативнаго направленія въ спорахъ о Гомерѣ. Eгo защитники, подобно античнымъ ученымъ александрійскаго періода, хотѣли бы ограничиться обнаруженіемъ и устраненіемъ отдѣльныхъ позднихъ вставокъ, исказившихъ мѣстами Гомеровъ подлинникъ. Такъ, Нитчъ (G. W. Nitzsch, выступившій впервые съ своей защитой традиціи

въ тридцатыхъ годахъ прошлаго вѣка) считаетъ Гомера истиннымъ авторомъ обѣихъ приписанныхъ ему великихъ поэмъ, изъ коихъ подлежатъ исключенію лишь по особеннымъ въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ причинамъ заподозрѣнныя частности; работа Гомера состояла въ художественномъ сліяніи и восполненіи всего дошедшаго до него эпическаго матеріала болѣе ранней поры; широко и свободно пользуясь былиннымъ преданіемъ, онъ отчасти компилировалъ eгo, отчасти самостоятельно видоизмѣнялъ и обогащалъ.

Уже Г. Германъ, родоначальникъ новѣйшей филологіи, намѣтилъ (въ 1831 г.) третью точку зрѣнія: сложная и многообъемлющая эпопея могла разростись изъ первоначальнаго простого эпическаго зерна. Задачею изслѣдованія становилось поэтому — раскрытіе въ Иліадѣ первой Иліады, въ Одиссеѣ — исконной Одиссеи. Вмѣстѣ съ тѣмъ, необходимо было выяснить, какъ развивалось это ядро, какія послѣдовательныя отложенія оставляли на немъ, какъ бы слоями, новыя эпохи, какъ приведены были въ связь съ кореннымъ составомъ иныя повѣствованія, прежде ему чуждыя.

На этой принципіальной основѣ зиждется истолкованіе роста Иліады изъ сравнительно небольшой поэмы «о гнѣвѣ Ахилла», или «Ахиллеиды», данное англичаниномъ Гротомъ въ eгo классической «Исторіи Греціи» (1846 г.). Попытка Грота оказалась чрезвычайно плодотворной; компромиссъ, имъ предложенный,— согласиться на допущеніи, что Гомеръ, авторъ Ахиллеиды, самъ же расширилъ ее до размѣровъ Иліады,— удовлетворить, конечно, никого не могъ; но дѣло шло не столько о творцѣ, сколько о сотвореніи гомеровскаго эпоса, о eгo возникновеніи и eгo превращеніяхъ, о чистыхъ линіяхъ первоначальнаго зодческаго плана въ загроможденномъ пристройками и перестройками колоссальномъ зданіи. Изслѣдователи принялись за поиски «пра-Иліады»; всевозможные критеріи были примѣняемы для различенія болѣе древнихъ отъ болѣе позднихъ элементовъ въ наличномъ составѣ эпопеи. Б. Низе (въ книгѣ «о развитіи гомеровской поэзіи», 1882) свелъ гомеровскій вопросъ къ проблемѣ преемственнаго цехового творчества пѣвцовъ, которое показалъ существенно различнымъ отъ творчества народнаго. А. Фиккъ (1881 г. и позднѣе) отважился снять съ Гомера eгo іонійскій нарядъ и поэмы, записанныя на іонійскомъ діалектѣ, объявить распространенными пересказами исконныхъ Иліады и Одиссеи, сложенныхъ эолійцами по-эолійски. К. Робертъ («Studien zur Ilias», 1901) своеобразно использовалъ новѣйшія данныя археологіи для опредѣленія относительной древности составныхъ частей Иліады по типу оружія, въ нихъ упоминаемаго, исходя изъ противоположности между старо-микенскими памятниками воинскаго быта и остатками болѣе поздней культуры; не безъ нѣкотораго самообольщенія стройностью добытыхъ этимъ методомъ результатовъ, Робертъ старался доказать, что археологическіе признаки древности подтверждаются преобладаніемъ эолійскихъ элементовъ въ языкѣ,— что даетъ ему возможность возстановить основную «пѣснь объ Ахиллѣ»; и нельзя отрицать, что эта eгo гипотетическая реставрація, будучи сжатымъ извлеченіемъ изъ Иліады, переложеннымъ на эолійскій говоръ, производитъ неожиданное, цѣльное и яркое впечатлѣніе своею нагою простотой, лирическимъ тономъ былины и сосредоточенною трагическою энергіей. Многіе ученые, однако, не убѣжденные ни одною изъ ряда попытокъ критическаго остроумія разрѣшить «гомеровскій вопросъ», остались при

томъ мнѣніи, что послѣдній вообще неразрѣшимъ и что, помимо частныхъ результатовъ, вся работа надъ нимъ не привела ни къ какому общему выводу, достойному стать на мѣсто античнаго преданія о Гомерѣ, творцѣ Иліады и Одиссеи.

Что касается Одиссеи, представлявшей менѣе поводовъ къ заподозрѣнію ея цѣльнаго состава и художественнаго единства, чѣмъ Иліада,— она сдѣлалась предметомъ глубокаго критическаго изученія лишь полвѣка тому назадъ, когда А. Кирхгофъ («Гомеровская Одиссея», 1859, переизд. въ 1879), занявшись разоблаченіемъ въ ней «пра-Одиссеи», пришелъ къ выводу о ея возникновеніи изъ древнѣйшей спайки двухъ по существу различныхъ исконныхъ сказовъ, подвергшихся дальнѣйшему послѣдовательному расширенію, съ привнесеніемъ новыхъ, первоначально чуждыхъ ея кругу, эпичеокихъ элементовъ. На почвѣ разысканій Кирхгофа возникли посвященныя Одиссеѣ «Гомеровскія изслѣдованія» Виламовица-Меллендорффа (1884). Обзоръ гомеровскаго вопроса, какимъ онъ представляется въ наши дни, и разностороннюю критику всѣхъ высказанныхъ по этому вопросу мнѣній читатель найдетъ во 2-мъ изданіи книги П. Кауэра «Основные вопросы гомеровской критики» * .

Въ общемъ, можно сказать, что идущая отъ Германа теорія расширеній заняла прочное мѣсто въ исторіи гомеровскаго вопроса, и донынѣ открытаго, хотя и нельзя утверждать, что усиліямъ ученыхъ удалось съ полною достовѣрностью и точною опредѣленностью установить относительную давность всѣхъ составныхъ частей гомеровскаго эпоса въ отдѣльности и представить несомнѣнную картину образованія наличныхъ поэмъ изъ ихъ древнихъ и простыхъ первообразовъ.

III.
Эолійское начало въ
іонійскомъ эпосѣ.

Т акъ новѣйшее изученіе неизбѣжно ограничиваетъ уже устарѣлую доктрину о всецѣло народномъ характерѣ гомеровской поэзіи. Между двумя крайностями — приравненіемъ Гомера къ творцамъ искусственныхъ эпопей и представленіемъ объ авторахъ Иліады и Одиссеи, какъ о простыхъ пересказчикахъ того, что, мало-по-малу, въ силу какого-то природнаго процесса, стихійно возникало въ безличномъ, всенародномъ творчествѣ,— между этими двумя крайностями установляется третья возможность, имѣющая за себя всѣ признаки исторической и филологической вѣроятности,— возможность видѣть въ поэмахъ Гомера творчество во многомъ еще близкое къ народному, но уже отъ него отличное,

* Р. Gauer, «die Grundfragen der Homerkritik», 2. Aufl., Leipz. 1909.— На русскомъ языкѣ гомеровскому вопросу посвящены изслѣдованіе Ѳ. Соколова, 1868 года, «Гомеровскій вопросъ» (Труды Ѳ. Ѳ. Соколова, Спб. 1910, стр. 1—148) и двухтомное сочиненіе Шестакова «О происхожденіи поэмъ Гомера» (Казань, 1892—1899). Изъ литературы о Гомерѣ на русскомъ языкѣ назовемъ еще переводную работу Джебба («Гомеръ. Введеніе къ Иліадѣ и Одиссеѣ», 1892) и оригинальную историка Д. М. Петрушевскаго «Общество и государство y Гомера».— Среди изложеній гомеровскаго вопроса въ общихъ руководствахъ по исторіи греческой литературы наиболѣе содержательна и соотвѣтственна современному состоянію научнаго изслѣдованія глава объ эпосѣ Гомера въ книгѣ В. Криста (W. Christ, «Geschichte der griechischen Litteratur», 5. Auflage, bearb. von W. Schmid, München 1908, Ss. 24—85,— въ 7 томѣ «Handbuch der klass. Alterthums-Wissenschaft» Ивана Мюллера).

не похожее ни нo своимъ пріемамъ, ни по своимъ поводамъ и задачамъ на плоды искусственной письменности и поэтическаго индивидуализма, но все же уже разсчитанное на эстетическую оцѣнку слушателей и сознательно преслѣдующее опредѣленныя цѣли культурно-нравственнаго воздѣйствія на общество. Уже нельзя сказать: поэтъ Гомеръ не мыслимъ; онъ только не доказанъ, какъ историческое лицо, ибо нѣтъ ни одного сколько-нибудь достовѣрнаго свидѣтельства о eгo личности въ ряду позднихъ разсказовъ и баснословій о странствующемъ слѣпцѣ-рапсодѣ. Ho такъ какъ само твореніе свидѣтельствуетъ о творцѣ, то имя Гомера справедливо открываетъ и для насъ списки эллинскихъ поэтовъ; только ликъ eгo какъ бы двоится и множится для насъ, и мы не знаемъ — да и никогда, повидимому, не узнаемъ,— носилъ ли имя Гомера слагатель первоначальной Ахиллеиды, или также геніальный и уже являющій болѣе чертъ индивидуальнаго дарованія создатель нѣкоторыхъ частей Иліады, принадлежащихъ несомнѣнно эпохѣ болѣе поздней, или, наконецъ, послѣдній собиратель и устроитель дошедшаго до насъ свода? Отцовъ гомеровскаго эпоса было нѣсколько въ нѣсколькихъ поколѣніяхъ, а само имя «Гомеръ» остается загадочнымъ и почти только символическимъ.

Что Гомеровы поэмы не чистое народное творчество, хотя, еъ другой стороны, и не творчество единоличное, а, напротивъ, совокупное и постепенное, станетъ ясно изъ условій возникновенія и преемственной передачи древнѣйшаго эллинскаго эпоса. He подлежитъ сомнѣнію, что родиною великихъ поэмъ были іонійскія колоніи въ Малой Азіи; эти поэмы — творенія іонійскаго генія, художественно-воспріимчиваго, универсально-разносторонняго, умственно гибкаго и подвижнаго, полнаго стройности, граціи и чувства мѣры; и діалектъ ихъ — діалектъ древне-іонійскій. Ho языкъ поэмъ удивляетъ изслѣдователя обиліемъ вкрапленныхъ въ него эолизмовъ, т.е. особенностей эолійскаго говора. Прибавимъ къ этому, что герой, прославленію котораго посвящена Иліада,— Ахиллъ — есть герой эолійскій, первоначально чуждый іонійскому племени. Отсюда мнѣніе, что исконная Иліада — пѣснь о гнѣвѣ Ахилла — была племенною былиной пылкихъ и воинственныхъ, мужественно-прямодушныхъ, лирически-задушевныхъ эолійцевъ и что сложена была она на эолійскомъ діалектѣ; отсюда же и попытки приблизиться къ впечатлѣнію, которое должна была производить эта исконная былина, путемъ переложенія дошедшихъ до насъ іонійскихъ гексаметровъ въ эолійскіе. Этому мнѣнію и этимъ попыткамъ противорѣчитъ, между прочимъ, то обстоятельство, что эолизмы разсыпаны въ Иліадѣ болѣе или менѣе равномѣрно, тогда какъ они должны были бы отсутствовать въ частяхъ болѣе поздняго происхожденія, и что стихи наличнаго текста не образуютъ сами собой стиховъ эолійскихъ, такъ что переводъ на эолійское нарѣчіе сопряженъ съ нѣкоторыми видоизмѣненіями въ текстѣ, съ eгo преднамѣреннымъ приноровленіемъ къ эолійскому складу.

Итакъ, вѣроятнѣе другой взглядъ, по которому Иліада возникла въ мѣстности, гдѣ прежде сидѣли эолійцы, а потомъ сѣли іонійцы, такъ что языкъ мѣстныхъ пѣвцовъ былъ болѣе или менѣе смѣшаннымъ. Въ своемъ дальнѣйшемъ развитіи эпосъ сохранилъ первоначальныя особенности говора древнѣйшихъ аэдовъ: на много вѣковъ языкъ эпической поэзіи остался своеобразною діалектическою разновидностью, условною поэтическою рѣчью, отличною отъ живой рѣчи іонійскаго племени. Это

историческое заключеніе изъ наблюденія надъ языкомъ совершенно соотвѣтствуетъ наиболѣе достовѣрному изъ преданій о родинѣ Гомера, котораго, соревнуя и споря между собою, считали своимъ землякомъ и гражданиномъ семь греческихъ городскихъ общинъ. Именно, въ Смирнѣ находимъ мы, какъ разъ, тѣ историческія условія, о которыхъ говорили: прежде чѣмъ іонійцы окончательно вытѣснили изъ нея эолійцевъ, оба племени перебивали одно y другого прекрасный приморскій городъ въ ту отдаленную эпоху, когда совершалась колонизація малоазійскаго побережья, восходящая своимъ началомъ къ XI вѣку до Р. X.

IV.
Ѳессалійскія былины.

Н o съ очевидностью вытекаетъ уже изъ вышесказаннаго, что тѣ пѣсни о славахъ героевъ, что легли первою основой въ зданіе медленно сотворяемой Иліады, были пѣсни эолійскія. Ихъ принесли съ собой въ Малую Азію племена, жившія первоначально въ Ѳессаліи, на югъ отъ горы Олимпа, которая осталась и для переселенцевъ горою боговъ. На ней всѣ боги имѣютъ свои дома; на ней и y ея подножій, въ Піеріи, обитаютъ и Музы, услаждающія пѣньемъ боговъ и напоминающія пѣвцамъ старинныя были. Знали ѳессалійскіе эолійцы и среброногую морскую богиню, Ѳетиду — супругу Пелея (первоначально бога горы Пеліона), и издавна привыкли оплакивать горестную участь Ѳетидина сына — прекраснаго Ахилла (онъ же, по отчеству — Пелидъ), которому суждена краткая жизнь, полная подвиговъ несравненной славы, но отравленная горькими утратами и обреченная пресѣчься послѣ того, какъ Ахиллъ одолѣетъ другого богатыря — Гектора.

Новѣйшія изслѣдованія вскрыли присутствіе, въ мѣстныхъ ѳессалійскихъ культахъ и героическихъ преданіяхъ, цѣлаго ряда героевъ, собранныхъ y Гомера подъ стѣнами или въ стѣнахъ осажденной Трои. Вещественная наличность, въ историческую эпоху, издревле прославленныхъ гробницъ служитъ достовѣрнымъ признакомъ, по которому мы можемъ судить о мѣстѣ исконнаго почитанія героя и о родинѣ связаннаго съ нимъ миѳа. Гробъ Гектора, главнаго богатыря Трои и опаснѣйшаго непріятеля грековъ по Гомеру, еще во времена Павсанія, оставившаго намъ описаніе своего путешествія по Греціи (II в. по Р. X.), былъ одною изъ почитаемыхъ городскихъ святынь семивратныхъ Ѳивъ въ Бэотіи. Кажется, что Гекторъ въ древнѣйшихъ эпическихъ сказахъ, запечатлѣвшихъ y эолійцевъ, на родинѣ, память объ ихъ воинственныхъ передвиженіяхъ съ сѣвера, изъ Ѳессаліи, въ среднюю Грецію, въ долину рѣки Сперхея, игралъ роль защитника Ѳивъ противъ ѳессалійскихъ пришельцевъ и въ этихъ войнахъ былъ убитъ. По одному извѣстію, сохраненному Плутархомъ, изъ аттическихъ генеалогій Истра, вообще историка ненадежнаго, но въ данномъ случаѣ, очевидно, записавшаго старинную мѣстную легенду,— Александръ, коего имя въ Ѳессаліи было Парисъ, былъ осиленъ въ бою, y рѣки Сперхея, Ахилломъ и Патрокломъ. И на этомъ примѣрѣ мы видимъ, что разсказы гомеровскаго эпоса о битвахъ подъ стѣнами Трои оказываются миражнымъ отраженіемъ междуплеменныхъ битвъ, происходившихъ въ европейской Греціи еще до выселенія колонистовъ въ Малую Азію. И если y Гомера Александръ-Парисъ сражается только

съ ѳессалійцами, и если, по легендѣ, онъ палъ отъ руки ѳессалійца, Филоктета, то здѣсь наглядно сказывается вѣрность поздняго эпоса eгo изначальнымъ источникамъ, эолійскимъ героическимъ пѣснямъ, черезъ много времени послѣ того, какъ лица и событія были оторваны отъ родной почвы и перенесены въ чуждый имъ, полуидеальный міръ. Равно и приморскія Ѳивы въ Малой Азіи, разрушенный Ахилломъ городъ Андромахи (Ил. VI, 397), есть не болѣе, какъ проекція города Ѳивъ въ области Фтіотидѣ; Андромаха также принадлежитъ древне-эолійскому кругу эпическихъ преданій, а Елена, какъ богиня, была предметомъ религіознаго культа въ Ѳессаліи.

Съ такимъ запасомъ мѣстныхъ преданій о богахъ и родныхъ герояхъ, во главѣ которыхъ стоялъ, рядомъ съ своимъ другомъ Патрокломъ, обреченный на преждевременную гибель Ахиллъ, пришли эолійскіе переселенцы въ Малую Азію, гдѣ ждали пришлецовъ новыя условія жизни и новыя культурныя вліянія.

V.
Догомеровское многобожіе.

Г лавная перемѣна въ сферѣ религіозныхъ представленій, опредѣлившая общій сдвигъ міросозерцанія и создавшая новыя основы для эпическаго творчества, естественно вытекала изъ самаго факта переселенія: это была утрата мѣстныхъ культовъ,— вѣрованій и обрядовъ, непосредственно обусловленныхъ значеніемъ издревле-заповѣдныхъ мѣстъ и ихъ вещественныхъ святынь.

Религія эпохи, предшествовавшей переселенію, состояла изъ почитанія разнствующихъ по славѣ и силѣ боговъ, сонмъ которыхъ терялся на низшихъ ступеняхъ въ хаотическомъ множествѣ переполнявшихъ міръ стихійныхъ, но почти всегда точно локализованныхъ демоновъ,— и изъ почитанія героевъ. Это многобожіе было по преимуществу разнобожіемъ; центробѣжныхъ силъ было въ немъ болѣе, нежели силъ центростремительныхъ. Даже такія исконно-общія всему эллинству и выросшія изъ до-эллинскихъ корней религіозныя представленія, какъ представленіе о верховномъ Зевсѣ, или Діѣ, были столь нетожественны y разныхъ племенъ и родовъ, что объединяло ихъ развѣ лишь имя божества, идущее изъ самой колыбели арійской расы. Ho такъ какъ различіе обрядовъ вело съ собою и творчество новыхъ, обрядомъ установляемыхъ, именъ, на которыя разно откликались боги и которыя потребны были въ значительномъ количествѣ, чтобы настойчиво привлекать божественную помощь, отвращать угрозу и всячески воздѣйствовать на сверхъестественныя могущества заговорною силою, лежащею въ словѣ и въ имени,— то многоименность божествъ и многообразіе обозначеній, прилагаемыхъ къ одному и тому же религіозному понятію, служили новымъ толчкомъ къ расчлененію и раздробленію коренного единства религіозныхъ основоположеній. Отсюда проистекло затемненіе первоначальнаго значенія многихъ предметовъ частно-племенного вѣрованія; мало-по-малу забылось, напримѣръ, что имя «Амфитріонъ» было нѣкогда лишь мѣстнымъ наименованіемъ Зевса, eгo культовымъ прозвищемъ, и почитатели Амфитріона, ставъ впослѣдствіи

поклонниками общеэллинскаго Зевса, сохранили память объ Амфитріонѣ уже только какъ о полубогѣ, героѣ, наконецъ — просто какъ объ издревле чтимомъ земномъ отцѣ героя Геракла (у римлянъ — Геркулеса), небеснымъ родителемъ котораго былъ объявленъ Зевсъ, при чемъ споръ обоюдныхъ притязаній на реальное отчество такъ и остался не рѣшеннымъ.

Ho, кромѣ того, многочисленныя божества, ставшія потомъ обще-эллинскими, вначалѣ являются исключительнымъ достояніемъ отдѣльныхъ племенъ. Такъ, существовавшій съ незапамятной древности, «отъ пеласговъ» идущій, культъ Зевсова пророческаго дуба и Матери-Земли въ Додонѣ (Ил. XVI, 234; Од. XIV, 327 и XIX, 296), сохранилъ свой мѣстный, эпиротскій, характеръ и послѣ того, какъ завоевалъ, уже въ эпоху Гомера, общее признаніе эллинскаго міра, какъ колыбель древнѣйшаго и священнѣйшаго изъ оракуловъ; мѣстный характеръ имѣетъ почитаніе Матери-Земли и въ бэотійскихъ Ѳеспіяхъ; владычица Гера есть изначала и по преимуществу богиня аргивскихъ ахейцевъ и т. д. Этотъ пестрый матеріалъ мѣстнаго богопочитанія долженъ былъ подвергнуться медленному процессу собиранія, постепеннаго объединенія въ грандіозную систему національной религіи, которая, впрочемъ, никогда не достигла въ Греціи полнаго догматическаго и обрядоваго единообразія и даже въ періодъ завершенія объединительной работы сохранила въ своемъ гармоническомъ и устроенномъ цѣломъ достаточную независимость и какъ бы самоуправленіе отдѣльныхъ мѣстныхъ религій.

Въ этой объединительной работѣ первый этапъ былъ пройденъ рука объ руку съ развитіемъ эпической поэзіи въ малоазійскихъ колоніяхъ и подъ ея непосредственнымъ вліяніемъ: іонійскіе пѣвцы были первыми собирателями эллинской вѣры. Послѣ нихъ, огромное значеніе пріобрѣли могущественные центры жречества, въ особенности дельфійскій оракулъ и нѣкоторыя другія мѣстныя храмовыя общины, напр., община въ Ѳеспіяхъ; эта послѣдняя оказала ближайшее воздѣйствіе на вторую великую эпическую школу Греціи — бэотійскую школу Гесіода, существенно дополнившую вѣроученіе іонійской, гомеровской школы привнесеніемъ въ него множества исконныхъ вѣрованій и идей религіозно-метафизическаго порядка, оставленныхъ безъ вниманія гомеровскою школой или ей чуждыхъ и неизвѣстныхъ. «Отецъ исторіи», Геродотъ (V в.), безъ сомнѣнія правъ, выражая общее мнѣніе націи о роли эпоса въ созданіи національной религіи слѣдующими словами: «Гомеръ и Гесіодъ научили эллиновъ богамъ; они распредѣлили священныя имена, принадлежащія каждому изъ боговъ, и свойственную каждому часть владычества, и подобающій каждому видъ почитанія; они наглядно описали образъ каждаго божества».

Неудивительно поэтому, что первыя исканія новаго религіознаго сознанія, первые поиски религіозныхъ истинъ болѣе духовныхъ и нравственно-возвышенныхъ, начинаются полемикой съ вѣроученіемъ Гомера и — въ меньшей мѣрѣ — Гесіода. Такъ, рапсодъ-философъ Ксенофанъ Колофонскій (V в.) бросаетъ Гомеру и Гесіоду упрекъ, что «много ложнаго приписали они богамъ, много взвели на нихъ такого, что по справедливости считается y людей позорнымъ и достойнымъ порицанія». Съ другой стороны, нельзя отрицать и основательности взгляда Аристотеля, который называетъ первымъ эллинскимъ «богословомъ» Гесіода:

y Гомера мы не находимъ систематическаго ученія о богахъ. Онъ ничего не знаетъ и о божественной космогоніи (срв. однако Ил. XIV, 201, гдѣ Океанъ названъ theôn génesis, «родителемъ боговъ»,— мысль, въ которой древніе усматривали подтвержденіе Ѳалесова ученія о влажной первоосновѣ вселенной); міръ существуетъ для него однажды даннымъ, статически опредѣленнымъ; какъ онъ возникъ, какъ былъ сотворенъ,— пѣвцу безразлично. И не существо боговъ занимаетъ eгo, а ихъ вмѣшательство въ людскія дѣла, ихъ историческое взаимодѣйствіе съ людьми: все, что онъ сообщаетъ о нихъ, подсказано прагматизмомъ повѣствованія объ участяхъ героевъ; мимоходомъ открываетъ онъ о нихъ нужное для слушателя героическихъ «славъ». Ho то, что онъ открываетъ, важно и опредѣлительно для судебъ всей религіи, оно напечатлѣвается на ея незастывшей поверхности неизгладимыми линіями,— и пѣвецъ знаетъ, что онъ напечатлѣваетъ, потому что eгo сознательно поставленная цѣль и послѣдовательно разрѣшаемая задача — многое въ отдѣльности утвердить и ввести въ народное сознаніе на всѣ вѣка.

Почитаніе героевъ.

Рядомъ съ выше охарактеризованнымъ многобожіемъ и необычайно развитою демонологіей, опредѣлявшей весь бытъ и требовавшей отъ человѣка, при каждомъ eгo дѣйствіи, особенной предусмотрительности по отношенію къ невидимымъ силамъ, этимъ дѣйствіемъ затронутымъ, и особенной, магической значительности каждаго поступка,— содержаніе первоначальной религіи племенъ, тѣснившихся въ европейской Греціи до колонизаціи, составляли героическіе культы. Мы уже видѣли, какъ вырабатывалось понятіе героя чрезъ затемненіе лика первоначальнаго божества. По мнѣнію нѣкоторыхъ ученыхъ, всѣ героическіе культы выросли изъ этого корня: всѣ герои суть забытые, развѣнчанные боги. По мнѣнію другихъ, напротивъ, герои суть обожествленные предки. Во всякомъ случаѣ, само низведеніе боговъ въ разрядъ героевъ мыслимо лишь на основѣ уже существующаго культа предковъ, къ которому вообще сводится множество явленій первобытной религіозной жизни и культуры. Вѣроятнѣе всего, что обѣ спорящія стороны нравы,— что нѣкоторые герои суть прежніе боги, низведенные въ борьбѣ съ своими же двойниками, утвердившимися въ общенародномъ вѣрованіи подъ инымъ именемъ, до ступени подземныхъ сильныхъ, другіе же герои суть стародавніе родичи родового и племенного преданія, прославленные предки незапамятныхъ былей, подземные сильные, могущіе вредить изъ-подъ земли живымъ и посылающіе имъ изъ подземья чадородіе и обиліе земныхъ плодовъ. Жертвъ требуютъ, какъ боги, такъ и герои; но обрядъ существенно различаетъ эти два рода жертвъ, придавая жертвамъ въ честь героевъ характеръ приношеній на тризнѣ, посылаемыхъ внизъ, въ подземное царство, совершаемыхъ не на алтаряхъ, а на «очагахъ» и на гробницахъ. Отличительна для героическихъ культовъ ихъ непосредственная и непремѣнная связь съ мѣстомъ погребенія легендарныхъ богатырей-родичей; вотъ почему можно сказать, какъ мы уже выше сказали, что герой y себя дома тамъ, гдѣ сохранились въ памяти преданія, какъ вещественная прикрѣпа культа, eгo гробъ, курганъ или пещера.

VI.
Утрата мѣстныхъ культовъ.

Я сно, что переселенцы, покидая родину, оторвались и религіозно отъ ея почвы, ибо покинули родныя могилы, связанныя съ почитаніемъ родичей. Старый культъ героевъ долженъ былъ для этихъ выходцевъ умереть, какъ конкретная часть религіозной жизни, а сонмъ героевъ, оторванныхъ отъ родныхъ пепелищъ, стать лишь идеальнымъ достояніемъ племенной памяти, неустойчивой и смутной. Эта память сберегла лишь ихъ имена, нѣсколько основныхъ чертъ ихъ родовой характеристики, да еще все то, что успѣло отлиться въ форму пѣсенъ (ôimai) о славахъ (kléa) стародавнихъ доблестныхъ мужей.

Если Иліада изобилуетъ эолизмами, это свидѣтельствуетъ прежде всего о томъ, что въ основу ея легли эолійскія пѣсни-славы. Усвоенныя въ скоромъ времени и сосѣдями іонійцами, которые боролись съ эолійцами изъ-за новыхъ мѣстъ, вытѣсняли ихъ и были ими вытѣсняемы, смѣшивались съ ними до частичнаго смѣшенія говоровъ,— пѣсни эти внесли въ начавшееся новое эпическое творчество свое легендарно-историческое содержаніе крайне искаженнымъ, до неузнаваемости измѣненнымъ. Образы Ахилловъ, Патрокловъ, Гекторовъ, Александровъ были даны въ пѣсенномъ преданіи какъ бы висящими въ воздухѣ, характерно очерченными, но призрачными, бездомными тѣнями; ихъ можно было прикрѣпить къ инымъ мѣстамъ дѣйствія, ввести въ иную связь событій, болѣе близкихъ къ переживаемой жизни. А жизнь эта была полна событіями: только что закончилась такъ называемая тевѳранская война, въ которой новые пришельцы должны были пядь за пядью отвоевывать мѣста для своихъ поселеній y коренныхъ жителей страны; ея перипетіи тотчасъ же слились съ легендарнымъ наслѣдіемъ старинныхъ сказовъ, воспоминанія о ней украсились именемъ Ахилла и умножили собой число подвиговъ староотеческаго героя. Весь этотъ составъ сказовъ, съ прибавленіемъ другихъ ѳессалійскихъ, каковы былины о Пириѳоѣ, Дріантѣ и Ѳесеѣ, вступавшихъ въ бой съ лютыми чадами горъ, Лапиѳами и Кентаврами (Ил. I, 263; срв. XII, 127—194), а также ѳиванскихъ, какъ сказаніе о походѣ семи богатырей противъ Ѳивъ (Ил. IV, 376 сл., 405 сл.), этолійскихъ, какъ миѳъ о Мелеагрѣ и Калидонской охотѣ (Ил. IX, 529 сл.) и многихъ иныхъ,— былъ принятъ іонійскимъ геніемъ, которому дано было какъ бы расплавить eгo въ своемъ горнилѣ и перелить eгo въ новое, стройное единство,— при чемъ, конечно, легенды чужого племени, и безъ того уже зыбкія и измѣнившія свои первоначальныя очертанія, съ еще большею свободою и меньшею памятью о первообразахъ, были использованы въ цѣляхъ установленія общеэллинскаго свода героическихъ славъ и общеэллинской картины божественнаго міроустройства.

Новыя вѣрованія.

Ho не только, съ уходомъ отъ старинныхъ святынь, утратилась осязательность героическаго преданія, прервалась обрядовая жизнь въ области героическихъ культовъ, стерлись опредѣленные очерки героевъ, но еще и цѣлый рядъ чужеземныхъ вліяній въ корнѣ измѣнилъ староотеческую вѣру. Такъ,— и это было главнѣйшимъ событіемъ наступившей новой эпохи религіознаго сознанія,— въ прежній соборъ боговъ вступилъ новый могущественный пришлецъ, малоазійскій богъ, изъ «страны свѣта» — Ликіи,— Аполлонъ,— грозный, гнѣвный богъ съ юнымъ обликомъ, золотыми кудрями до плечъ и серебрянымъ лукомъ

за плечами, страшно звучащимъ,— богъ стрѣловержецъ, мѣтко попадающій издали въ людей и животныхъ своими смертоносными стрѣлами, жестоко мстящій тѣмъ, кто не уважаетъ принадлежащихъ ему угодій и святынь, насылающій моровую язву, умилостивляемый жертвами и особенными обрядовыми пѣснопѣніями, заклинающими моръ и призывающими здоровье — «пэанами»,— столь грозный богъ, что по очень древнему гимну, созданному пѣвцами гомеровской школы, всѣ боги встаютъ съ мѣстъ и дрожатъ при появленіи пришлеца, кромѣ одного отца боговъ, Зевса, да еще матери Аноллоновой, Лет̀о (Лато, рим. Лат