Прошедшим летом в начале августа удалось вырваться на две недели в отпуск. И отпуск этот я посвятил путешествию на жемчужину Сибири – озеро Байкал. Об отдыхе я здесь рассказывать не буду. Расскажу о сибирских деревнях, что видел по дороге, преодолевая огромное море тайги.

Расстояние около двух тысяч километров от Белово Кемеровской области до Байкала мы преодолели за три дня. Ехали не спеша, днём. Так, что время поглядеть в окно и посмотреть на жизнь в сибирской деревне было. Из этих двух тысяч километров пути больше половины пришлось на тайгу. Тайга без конца и края.

Однако же, вдоль дороги было много деревень. В такой глухомани живут люди. Откуда они здесь? А ничего удивительного. Именно вдоль дороги и селились люди ещё с восемнадцатого века. Именно тогда русский царь повелел строить дорогу через всю Сибирь — матушку на дальневосточную окраину нашей необъятной страны.

Кого силой привели в кандалах, кто по своей воле подался на новые земли. Всем миром строили Сибирский тракт. Вот и появились в Сибири деревни. А посёлки и города появились позже, когда в конце девятнадцатого и начале двадцатого века строили железную дорогу – Транссиб.

Но, даже сегодня, все населённые пункты расположены вдоль дорог. Вдоль автомобильной дороги М53 и вдоль железной транссибирской дороги. Отойди от них в сторону на 50 – 100 километров и не найдёшь больше человеческого жилья.

Чем живёт сибирская деревня сегодня

Деревня, как и во всей России вымирает. Да, есть деревни с новыми домами. Однако, по большей части, люди живут в домах, давно построенных и видимо давно не ремонтировавшихся. Видны покрытые мохом деревянные крыши домов. В некоторых домах уже видимо и не живут.

Но, почему же так? Ведь посмотрите какая природа вокруг! Свежий таёжный воздух, аромат луговых трав. Чистые реки и ручьи текут рядом с деревнями. Почему не жить? А ларчик открывается на удивление просто. Не на что жить здесь. Нет, ну можно жить и натуральным хозяйством.

Можно выращивать картошку, морковку, свеклу и все прочие овощи. Можно завести коров, овец. Но, положа руку на сердце – многие из нас такую жизнь хотели бы? На что купить Айфон? В обмен на корову? Вот и исчезает жизнь в сибирской деревне вместе с самими деревнями. Ведь построены они из дерева, а оно со временем гниёт и рушится.

Местное население раньше было занято на строительстве и ремонте дорог. Чуть позже были колхозы и совхозы, местные промыслы. Колхозы развалились. На промыслах много не наработаешь. Да и куда сбывать то, что наработал? Тайга вокруг на сотни километров. Дороги сейчас строят специализированные организации. Местных не нанимают.

Нет ни скорой помощи, ни медицинских учреждений. Даже супермаркетов и то нет. Да и без ночных клубов, что за жизнь… А те. немногие предприятия, что ещё работают, выплачивают смехотворные по меркам москвичей зарплаты. Вот и уезжает из деревни молодёжь в поисках лучшей доли.

Однако живут ещё предприимчивые люди в сибирских деревнях. Ведь большинство деревень здесь расположено вдоль трассы М53 “Байкал”, что сегодня проходит как раз по бывшему Сибирскому тракту. А движение сегодня по этой дороге очень оживлённое круглые сутки.

Вот и обустраивают местные жители для путешественников места отдыха, кафе. Да и просто импровизированные базарчики вдоль дорог не редкость. Продают всё, что можно: овощи, ягоды, грибы, орехи, банные веники, плетёные корзинки и прочее народное творчество.

Какие они – деревни сибирские

Деревни в Сибири растянулись вдоль дорог. Иногда на несколько километров тянется деревня вдоль дороги. И лишь в самом центре она может расшириться до двух или трёх улиц. Дома расположены фасадом к улице. Окна выходят прямо на улицу. Нет никакого палисадника, оградки или ещё чего то.

Рядом с домом расположен сарай или другая хозяйственная постройка. Между ней и фасадной стеной дома глухой забор с воротами или решётчатая ограда. Огород за домом и с улицы не виден. И огромные поленницы дров у дома. Топят то здесь дровами. Представляете сколько дров нужно заготовить на долгую сибирскую зиму?

Сами домики небольшие, одноэтажные. Размером всего то может быть метров шесть на шесть или чуть больше. Окна небольшого размера, с деревянными ставнями. Дома, что построены позже гораздо больше по размеру. Крыши домов чаще двускатные и крытые досками. Недавно построенные дома покрыты шифером или листами металлочерепицы.

Кроме центральной дороги асфальта больше нигде нет. Дороги сплошь грунтовые. В весеннюю или осеннюю распутицу наверное сплошная грязь. Без сапог никуда не выберешься. Впрочем, люди здесь к сапогам привычные.

Жизнь в сибирской глубинке в тайге

Жизнь в сибирской тайге зависит от удалённости от дорог. Чем ближе к оживлённой дороге, тем живее деревенька. В глубинке, чем дальше от дороги, тем более удручающий вид представляет поселение человека. И это понятно и объяснимо.

Сегодня мало желающих жить своим подсобным хозяйством. А чем дальше от оживлённой дороги, тем меньше вероятность найти какую-либо работу. Вот и строят новые дома в таких деревнях те, кто нашёл себя в новых реалиях жизни. Редко, но бывает, что имеющий средства горожанин построит для себя дачу вдали от цивилизации.

А с учётом того, что городская суета и нервозность уже поднадоела многим, то таких желающих обосноваться в глуши и тиши становится всё больше. Это своего рода релакс на фоне природы. Ну и возможность привести свои чувства и мысли в порядок.

Ну и есть ещё работящие деревенские жители, выживающие своим трудом и натуральным хозяйством. Нет, скорее не натуральным хозяйством, а производством сельской продукции на продажу в малых объёмах. Реализуется такая продукция на рынке или по знакомым.

Скажем, содержит такой крестьянин две или три коровы или пять – десять поросят. Себе на жизнь хватает с лихвой. Ещё излишки остаются. Вот их он и продаёт. Но, таких становится всё меньше и меньше. Кому из молодых охота хвосты крутить?

Глухая сибирская деревня

И уж совсем вдали от цивилизации, в глухомани, живут отшельники да нашедшие себя в сегодняшней новой жизни деревенские предприниматели и фермеры. Заедешь в какую-нибудь глухомань по разбитой просёлочной дороге и вдруг перед тобой предстаёт куча строений. А это фермер обосновался на месте, где была глухая сибирская деревня, уже давно исчезнувшая.


В одном из самых глухих уголков юга Брянской области, в десятке километров от границы с Украиной, рядом с заповедником «Брянский лес» затерялась деревенька в пятнадцать жителей - Чухраи. Здесь я живу уже почти два десятка лет. Благодаря бездорожью, в Чухраях до совсем недавнего времени сохранялся уклад жизни прежних веков: деревня почти нечего не получала от внешнего мира, производя на месте все необходимое для жизни.
В документах Генерального межевания 1781 года упоминается, что Красная Слобода со Слободою Смелиж, Будой Чернь и деревней Чухраевкой принадлежат графу Петру Борисовичу Шереметьеву и крестьяне «на оброке платят в год графу по два рубля». Значит есть вклад чухраевцев в строительство чудных шереметьевских дворцов в Кусково и Останкино! И так всю историю: внешний мир вспоминал о деревушке, когда надо было получить с мужиков налоги, солдат для войны, голоса для выборов.

Расположены Чухраи на невысоком, но длинном песчаном холме среди болотистой поймы реки Неруссы. Единственная улица из пятнадцати домов, заросших сиренью и черемухой, вся перекопана дикими кабанами. Зимой по снегу на улице постоянно встречаются волчьи следы. Деревянные крыши большинства домов провалились. Столбы электролинии, проведенной сюда в шестидесятых годах прошлого века, да тройка телевизионных антенн - вот все признаки нынешнего века.. Диссонирует с деревней мой дом из красного кирпича со спутниковыми тарелками для телевизора и интернета. Кирпичный дом пришлось строить потому, что в первые годы после создания заповедника “Брянский лес” шла нешуточная война с браконьерами, поэтому для жилья мне нужна была крепость... А вообще-то здесь жили и живут на редкость приветливые и любопытные люди, для которых появление нового человека - событие. Помню, уже около тридцати лет назад в своих странствиях по Брянскому лесу я впервые забрел в Чухраи. Только я подошел к колодцу и заглянул вниз, чтобы посмотреть, чистая ли вода, как распахнулось окошко у ближайшего дома под раскидистой вербой и дородная пожилая хозяйка предложила напиться кваса-березовика из холодного погреба. Через минуту я был уже в прохладном доме и добрейшая Мария Андреевна Болохонова, жена здешнего лесника, выпытывала из меня все анкетные сведения, для чего я сюда прибыл и с великой охотой отвечала на мои вопросы. Тем временем поглядеть на меня подошли ее соседи: дед-фронтовик и две бабки, тоже все по фамилии Болохоновы. Оказывается, во всей деревне только две фамилии: Болохоновы и Пресняковы, поэтому каждый имеет уличную кличку, которая словно неофициальная фамилия часто передается по наследству. Оказывается деда-фронтовика Михаила Алексеевича Болохонова по уличному Пожилой, а его бабку - Пожилиха. Вторую старуху, партизанку Евдокию Трофимовну Болохонову звали Марфина. В деревне жили два соседа, оба Балахоновы Иваны Михайловичи, оба 1932 года рождения. Один, который конюх, известен под уличным именем Калинёнок, а другой, бригадир, - Кудиненок. Оба получают письма от родственников, но почтальон Болохонова Антонина Ивановна (уличное имя - Почтарка) всегда вручала письма правильному адресату, потому что знает, что Калиненку пишут письма из Навли и далекой Ухты, а Кудиненку из Подмосковья. Уличное имя часто передается по наследству с прибавлением уменьшительных суффиксов: сын Калины - Калиненок, сын Калиненка - Калиненочек.
Я удивился, как обходятся жители без магазина, но они отвечали, что без магазина деньги целее. Спички, соль и муку привозят зимой в автолавке, а водку хлеб и все остальное готовят сами. Ближайший магазин в Смелиже, но путь туда через Липницкие болота, да и в котомке много не принесешь. Поэтому хлеб пекут каждый себе в русских печах на поду. Мария Андреевна посетовала на мою худобу и заставила взять с собой ржаную ковригу килограмма на три. Вкуснее этого хлеба я еще не ел. Тем временем появился из обхода сам хозяин Иван Данилович, тоже фронтовик-малоземелец и стал требовать у Марии Андреевны по случаю гостя «ковтнуть», то есть на местном наречии выпить, но я отказался, чем очень огорчил красноносого Ивана Даниловича. Кстати, через несколько дней я встретился ним в лесу и он выговорил мне за то, что я отказался, мол, из-за меня и ему не перепало.
Перед войной в Чухраях был свой колхоз «Наш путь». Кроме того, молодежь работала на лесозаготовках. В соседнюю, за семь километров, деревню Смелиж была отличная дорога, по которой лошадьми и волами вывозили лес, через Липницкие и Рудницкие болота, непроезжие сейчас, тогда были настелены бревенчатые гати.
Лет пятнадцать назад я записывал на магнитофон рассказы жителей деревни о прошлом, а недавно переложил их на бумагу.
Рассказывает Михаил Федорович Пресняков (Шаморной), 1911 года рождения:
«До войны тутока тайга была. Давали план на рубки сельсовету. И нас, молодёжь, посылали лес резать на всю зиму. А весною на конях лес возили, тогда ж машин не было. Когда кулачили, самых хороших коней в лес забрали. Сараи кулацкие туда перевезли, рабочих из-за Десны пригнали. И брат мой там робил. Рыбы дадут, сахарку дадут, крупы дадут - чтоб не жравши не сдохли. И одёжу давали в счёт зарплаты. А весной плотали лес. До десяти тысяч кубометров у нас на луг вывозили, весь сенокос лесом занят был. Плоты до Чернигова гоняли -целый месяц на воде. В Макошено за Новгород-Северский часто гоняли, там евреи лес принимали.
На Конском болоте канавы рыли. Я эти канавы рыл и жердями обкладал. Контора была из Трубчевска - забыл, как называлась. Были прорабы Травников и Островский. Я ходил им доску носил, на которой они номера смотрели. Они меня звали: «Пойдём с нами, мы тебя доучим.» Платили они здорово. Восемнадцать рублёв в тое время платили. Нам давали бахилы из кожи. Копали вручную. А трактора пни рвали. Высушили всё, мосты построили. Конопля была под твой потолок. Капуста родила хорошая, гурки вот такущие во, а овёс плохой был. Высушили всё, мосты построили. В тридцать втором году весной страшная вода пришла, катилась валом, как с горы. В нашем доме только на два пальца до окна не достала. Ехала комиссия с райсполкому нас спасать, так на Ершовом поле ихню лодку об дуб как вдарило, взлезли они на дуб, кричат на убой: "Рятуйте!" Ездили их стягивать.
И в тридцать третьем тоже большая вода пришла. И дожди шли, целое лето стояла вода, что посеяли - всё отмякло. Государство ничего не дало и негде было добыть. Голод большой был, полдеревни передохло. Даже мой батька помёр. Молодые хлопца померли. Матка ходила в город, побиралась: капусты приносила листья горького Попорезали коров, а дальше есть нечего. Поуехали многие на Украину, и там голод. А в тридцать четвёртом картоха уродила, морква была рамером как бураки.»

Во время войны здесь был центр партизанского края. Здесь действовали не только местные отряды, но и соединения орловских, курских, украинских и белорусских партизан. Их число доходило до шестидесяти тысяч. Нынешние чухраевские и смелижские древние старики, бывшие почти семьдесят лет назад подростками, хорошо помнят легендарных командиров Ковпака и Сабурова, начинавших свои знаменитые рейды по вражеским тылам отсюда. Между Чухраями и соседней деревней Смелиж в лесу находился объединенный штаб партизан, центральный госпиталь, аэродром. Здесь впервые прозвучала песня «Шумел сурово брянский лес», привезенная в подарок партизанам к 7 ноября 1942 года поэтом А. Сафроновым. В мае 1943 году немцы выжгли партизанскую деревню дотла, а жителей угнали в концлагеря.

Трофимовна всю жизнь прожила одна, мужики ее поколения не вернулись с войны.

Похороны Трофимовны.

Рассказывает Болохонова Евдокия Трофимовна (Марфина), 1923 года рождения:
«Я была в отряде имени Малинковского. Командиром у нас был Митя Баздеркин, потом он погиб. Нас было 160 человек.
Мы, девки, еродромы для самолетов расчищали, землянки делали, летом огороды по полянам садовили. Зимой сидели в Чухраях, шили. У моей крестной машинка была своя, да партизаны нам машинок собрали. Парашютов привезут нам целую кучу, мы пороли их и рубахи шили, халаты белые шили - чтоб на снегу незаметно было.
Кого из партизан поранят - отправляли их на большую землю, так ее называли, потому что мы были на малой земле. Было в день партизана поранят, а к ночи его уже отправляли, не страдал здесь. Самолеты к нам кажную ночь прилетали. Жрать нам привозили, а то мы подохли бы здесь. Привозили концентрату, соли привозили. Мужчины больше всего табак ждали. Сухарев привозили в пачках. Все привозили. Мне сейчас хуже, чем тогда.
Шли мы раз на Миличи, там просо на поляне сеяли, хорошо родило. Идем, слышим - стогнет кто-то. Хлопчик молодой, высокий лежит. Обе коленки пулями перебиты. Белый, худой: «Восемнадцать дней я тут лежу - вы первые, кто пришли». Восемнадцать днёв не евши - не пивши! Сделался белый-белый. Всю кругом себя траву поел. Треба что-нибудь делать. Насекли палок, его на палки положили и потащили на еродром. А еродром был промежу Нового Двора и Рожковскими Хатками. Мы его расчищали. Отнесли его, а документы у нас остались. После освобождения послали их к его батьке-матке. И пришла благодарность: сын остался живой. И ён благодарность нам прислал.
А бывало, что тяжелых раненых пристреливали… Людей тут погибло…
В сорок третьем на Духов день немцы лес чистить начали. Сюда, в Чухраи, наш, местный их привел. Скобиненком его звали по уличному. Сколько тут людей побили… Моя тетка не побежала прятаться: «А что бог даст…» И сразу погибло четыре головы: два сынка, мужик и дед. А ее не тронули, только мужчин убивали. А многим не дали тут умереть, в Брасово погнали. Там могила братская. 160 только наших, чухраевских, малых хлопчиков и стариков. После войны ездили отгадывали своих. А ведь это наш, чухраевский, сюда немцев привел. Скобиненком по уличному звали. Ён тут все немцам показывал. А пришла Красная Армия, и его самого показательно повесили. Его самого и сына его…
Трудно, Трудно… Только два погреба от Чухраев остались…»

Когда после освобождения в в 1943 году в Чухраи вернулись уцелевшие люди, сразу начали строиться. Государство бесплатно отвело лес, но в деревне не было не то что ни одной машины или трактора - даже ни одной лошади! Здоровые мужики были на фронте. Сосновые стволы таскали на себе из леса старики, женщины и подростки, поэтому выбирали по силам: покороче да потоньше. Поэтому большинство хат в Чухраях маленькие. Дубы для фундамента заготавливали рядом, в пойме реки и по большой весенней воде сплавляли их прямо на место. Глину для печей тоже возили на лодках и лепили из нее сырец. Настоящие обожженные кирпичи были наперечет - уцелевшие из довоенных печей; их использовали только на печной под и трубы. Крыши делали из дора - деревянных пластин, которые нащипывали из сосновых плах. Такое жилище, сооруженное из местных материалов с минимальными затратами энергии было экологично при сооружении; экологично при эксплуатации (в чем автор убедился, прожив в таком доме в Чухраях немало лет); и экологично при утилизации: когда люди перестают жить в доме и ухаживать за ним, все деревянные материалы сгнивают, а глинобитная печь раскисает от дождей. Через несколько лет на месте жилья остается только заросшее дерниной углубление от бывшего подполья.
Послевоенное население достигло своего наибольшего числа в пятидесятых годах, когда здесь было полторы сотни дворов. Избы теснились так, что вода с одной крыши лилась на соседнюю. Огородов в деревне не было: незаливаемой весенним паводком земли хватало только на постройки. Огорода делали за околицей в болотистой пойме, а чтобы урожай не вымокал, копали дренажные канавки, поднимали гряды. В иной сырой год картошку удавалось посадить только в июне, когда подсыхало настолько, что лошади с плугами переставали топиться в сыром грунте. Зато сейчас в деревне просторно: при укрупнении колхозов контору и сельсовет перенесли за десять километров в Красную Слободу, которая за тремя болотами. За дорогами и гатями перестали следить и деревня оказалась как на острове. Да еще тяжелая, почти бесплатная работа в колхозе. Народ начал разбегаться кто куда мог. Большинство домов и рубленых сараев по твердой зимней дороге вывезли в соседние райцентры Суземку и Трубчевск.

Калинёнок признавал только выращенный им самим табак.

Рассказывает Болохонов Иван Михайлович (Калинёнок), 1932 года рождения, малолетний узник:
"Я сразу, как вернулся из плена, хлопчиком пошел в колхоз робить. Молоко в Красную Слободу на волах возил четыре сезона. Везешь литров триста-четыреста. Я раз с голодухи сливок переел, так до сих пор на молоко глядеть не могу. Волов звали Мирон и Комик. Ходили только шагом. Мирон крепко давал прикурить. Обязательно в кусты или в воду затянет! Не подчинялся! Плачешь от него. А Комик был послушный. Потом конюхом работал при всех председателях. Двадцать пять запряжных коней было, да молодежь. Сено косили за 10 процентов - сначала девять стогов для колхоза ставишь, потом тебе один разрешают накосить. Детей мучали своих, заставляли помогать. При Хрущеве стали за двадцать процентов косить.
Сталин обложил нас кругом. Агент по заготовкам у нас был Коротченков из Денисовки. Сдай за год 250 яичек, 253 литра молока, 20 килограммов мяса. Сдай картох, уже не помню сколько… И 250 дней должен отробить в колхозе за трудодни и ни грамочки не платили. Хоть стой, да не лежи! Председатель, бригадиры, учетчики за нами смотрели, чтоб не украли. А тех кто не выработал 250 дней, то судили. Деда Лагуна бабу судили, не успела минимум выробить. Забрала милиция, увезли в Суземку. Через несколько дней отпустили. Тая власть что хотела, то делала.
А выжили тем, что садовили картоху, да делали сани, да продавали скотину. Сено в Трубчевск продавали. Самогонку бабы гнали, в Чухраях была самая дешевая в районе. Я за зиму делал до тридцати саней, кадушки, дежки, бочки. Днем в колхозе роблю, а приду домой и за два вечера кадушку делаю.
Дуб для поделок воровали весной по большой воде. Свалишь вечером, а ночью разрабатываешь. А утром гонтье на лодку и домой везешь. Раз с дедом Долбичом дуба повалили у Неруссы, а лесником там был Степан ямновский. Вода в тот год неисчисленно здоровая пришла. И откуда ни возьмись, Степан подходит. Здоровый дядя. Кругом вода, тикать некуда. А мы: «Степан Гаврилович, но надо же чем-то жить…» А ён: «Да вы спросили бы…» А мы: «Да что спрахивать, спросишь, так Вы не разрешите…» А ён: «Ну что с вами делать? Протокол писать - так вы хатами не рассчитаетесь, ведь дуба вы подвалили метровой толщины…» Отпустил ён нас. Мы отвезли ему на кордон горелки да с пуд муки. Ён тоже хочет жить, ему теми сталинскими грошиками четыреста рублев платили. Ух, ён горелку любил - ведро выпьет и пьяным не бывает. От водки потом и помер.»
Остались в деревне лишь те, кому бежать некуда и не по силам. Теперь деревню быстро захватывает лесная чащоба, среди которой разбросаны последние огородики дряхлых жителей.

Мой сосед Василий Иванович Болохонов принимает ванну.

Чухраи славились самым дешевым в районе самогоном, но теперь местный эликсир жизни можно купить только в соседнем Смелиже.

Во все трудные моменты истории лес сильно выручал русского человека, служил ему убежищем в лихолетье. Лес с его промыслами, а не сельское хозяйство, был основой материального существования чухраевцев. Кроме конных саней Чухраи славились дубовыми бочками, кадушками, деревянными маслобойками, дугами, деревянными лодками. Кадушки и бочки грузили на новые лодки и плыли либо в Трубчевск вниз по течению до Десны, на которой стоит этот древний город; либо вверх по течению до впадения в Неруссу речки Сев, по которой поднимались до Севска. Вместе с товаром продавали и лодки, домой возвращались пешком. Уже в советские времена многие чухраевцы зимой работали на лесоповале, а весной и летом сплавляли лес до Десны и дальше на безлесную Украину.

Рассказывает Болохонова Ольга Ивановна (Купчиха), 1921 года рождения:
«Хлеба у нас веками не сеяли. Только при колхозах заставили сеять. Сей - не сей, все равно зерно не родится. А огороды были у каждого. А у кого было две-три лошади, да два-три сына - своя рабочая сила, раскапывали огроды большие. В двадцать девятом и тридцатом начали раскулачивать их.
Коноплю сажали, конопля хорошая родилась. До колхозов ее каждый у себя в огородах сажал. У каждого своя рубаха, свои штаны, свои онучки - все из полотна.
У нас тут каждый своим мастерством занимался. Колеса делали, катки, а сани и сейчас делают. Обод гнут. Раньше парня была, в парне парили этот дубок, гнут полоз. И возили продавали, далеко, до Дмитрова довозили на своих лошадях раньше. И бочки продавали - тоже из дуба делали. А под сало кублы осиновые делали.
У нас кругом дуб. В особенности мужчины заготавливали дуб весной, на лодках. Воровали дубы. Вот настанет разлив, поедут на лодках, дуб срежут, побьют его там на гонтье, потом на клепку, на лодках привезут. Спрячут по чердакам до зимы. А зимой делают. Дубы больше резали по ту сторону Неруссы. Леса государственные, лесники ловили - это нам еще мать рассказывала. Дуб завалят, узнает лесник, придет - угостят лесника. И все - лес как шумел, так и шумит.»
Рубили лес себе, рубили государству... С послевоенного времени и до семидесятых годов двадцатого века в Брянском лесу рубилось древесины в два раза больше, чем прирастало. Как раз в это время на смену лучковой пиле и конной тяге пришли бензопилы, трелевочные трактора и мощные лесовозы. С помощью новых технологий окрестности лесных поселений в радиусе многих километров были превращены в бескрайние вырубки, и жизнь в них потеряла смысл. Теперь только на картах остались Скрипкино, Кадуки, Старое Ямное, Коломина, Хатунцево, Усух, Земляное, Воловня, Скуты. На одной только лесной речке Солька, которая длиной всего-то сорок километров в шестидесятые годы было пять населенных пунктов: Мальцевка, Пролетарский (до революции - Государев Завод), Нижний, Скуты, Солька - имеющих школы, пекарни, магазины, производственные помещения. Сейчас на месте этих поселков уже поднялся молодой лес и только уцелевшие кое-где кусты сирени да почерневшие от старости могильные кресты на заброшенных кладбищах намекают о еще недавнем прошлом.



В деревню привезли продукты на тракторной телеге.

Чухраи быстро вымирают. Давно нет Данчонка - пьяный попал под лошадь. Умерла и его Мария Андреевна. Умерли Пожилой, Шаморной, Калиненок, Марфина и другие рассказчики историй, которые вы только прочитали. Их дети разбросаны по всему пространству бывшего Советского Союза. Уходят люди, исчезает уникальный быт и накопленный многими поколениями опыт ведения натурального хозяйства. Исчезает духовное и физическое единение людей с природой, пласт жизни неумолимо превращается в историю…

Сейчас жизнь в деревне теплится благодаря заповеднику "Брянский лес". Летом в Чухраях бывает шумно - на новенькой базе заповедника проходят практику студенты-биологи, работают ученые. На это время деревня становится экологической столицей Брянского леса. Зимой, когда я частенько уезжаю на Камчатку и деревню заметает снегом, инспекторские уазики пробивают дорогу жизни.

Есть «медвежьи углы» - глухие деревни вдали от шумных дорог, соединяющих города России. Там люди живут как будто в самой истории, вместе с природой и живностью. Угадать какой век на дворе можно только по спутниковым тарелкам на крышах богатых изб.

Лаптевка - один из таких «медвежьих углов». Она расположена в 100 км от Новосибирска, в трёх часах лёта от Москвы, в Васюганских топях. Во всём мире нет болота больше чем Васюганское. И чище. Торфяные залежи на тысячи километров простираются и очищают русский воздух от грязи цивилизации.

Называется так деревня потому, что когда-то приехал в эти сибирские места Лаптев - то ли купец, то ли предприимчивый крестьянин. Когда это было, никто не знает, а те, кто мог помнить, давно померли.

Считается, что Лаптев и основал здесь Лаптевку. Но и до этого здесь люди жили - давно это было - в те времена умерших в стволах хоронили, а такие гробы-стволы ещё сибирские татары в 16–17 веках делали. Гробы эти в Лаптевке находили, когда обвалился берег.

Лаптевка состоит из двух улиц: Центральной и Заречной. Разделяет их речка… или скорее болото - вода прозрачная, с лягушками и лилиями. Изб здесь много брошенных стоит - тёмных и пустых. Особенно на въезде в деревню. И первое впечатление при виде Лаптевки складывается из этих брошенных тощих изб и жирных важных гусей, гуляющих по дорогам.

При Советском Союзе Лаптевка была передовым хозяйством. Стадо держали большое - не меньше 1000 голов, делали для государства сливки, масло, урожаи неплохие собирали, пасеки были почти в каждом дворе, мёд ели чашками и медовуху пили бочонками…

Ещё в этих местах после войны ссыльные жили. Сестра Марины Цветаевой, Анастасия, написала здесь книгу «Моя Сибирь». В ссылке жили в соседних деревнях дочь первого коменданта Кремля Рудольфа Петерсона - Майя Петерсон и дочь Николая Бухарина - Светлана Гуревич…

До перестройки Лаптевка не была «медвежьим углом» - через деревню проходила железная дорога, да в 90-е дорогу разобрали. Когда разбирать дорогу начали, в районе станции Пенек по этой ветке был обнаружен рельс 1915 года с клеймом императорских заводов эпохи Николая I. Много возмущались, жаловались тогда, чтобы дорогу не разбирали, но всё равно её теперь нет - государству не рентабельно стало её содержать.

И сейчас 20 км дороги до Лаптевки совсем плохи и не в любой день года можно по этой дороге добраться, даже на тракторе. Вот и стала Лаптевка «медвежьим углом».

Директор школы

- «А медвежьи углы в России надо закрывать», - сказал Путин. Наверное, так оно и есть. Это означает, что, в общем-то, развивать здесь сельское хозяйство нерентабельно. Хотя… скотину в Лаптевке хорошо разводить, пчеловодство здесь в больших масштабах можно было бы развести… - Так говорит директор лаптевской школы Иван Голиков.

Он вместе с женой Натальей (которая тоже работает в школе - преподаёт сразу несколько предметов) так и не пришёл точно к мнению - прав ли Путин о «медвежьих углах». Были они и «за» и «против». Хотя, факт есть факт - из деревни они собираются уезжать. Когда они уедут, то в школе на 22 предмета останется только три учителя, а сейчас их пятеро.

В солнечной побеленной комнате Наталья и Иван накрыли стол: котлеты на пару, рис, домашние заготовки с огорода, испечённый хлеб, мёд - необыкновенно вкусный. Позвали внука из соседней комнаты, он вышел из компьютерной игры и сел за стол обедать со всеми.

Я согнала сонных котов с креслица, уселась и, вытаскивая пакетик «Липтона» из кружки, спросила: «А сколько жителей в Лаптевке?» На этот вопрос точно не смогли ответить ни директор, ни его жена, поэтому тут же взяли помятый листок в линию и все вместе подсчитали. Получилось, что 93 человека живут в Лаптевке. Один житель - самый маленький, только родившийся, должен был на днях приехать из роддома.

А когда семья директора сюда приехала в 90-х годах, продав квартиру в Новосибирске, здесь 168 человек жили.

Листик с «переписью» лаптевского населения.

К сожалению, сейчас здесь нет людей, которые могли бы организовать дело, поднять хозяйство - размышляет Иван Голиков. - Пока сельское хозяйство поддерживалось государственной программой, оно могло здесь существовать. Потом Лаптевка стала подсобным хозяйством новосибирского завода имени КОМИНТЕРНА. При КОМИНТЕРНЕ правда деревня процветала - все современные моменты, которые есть здесь - всё сделано заводом: это и дома кирпичные и мост… Но в годы перестройки завод отказался от Лаптевки.

После этого появился здесь предприниматель Абдрафиков Фёдор Михайлович (Фаин Махмудович)… Может быть, он искренне и хотел что-то сделать, но не совсем получилось. Первое что он сделал - начал продавать. Продал стадо практически всё, серьёзную часть техники - довольно дорогой, кстати говоря, то есть он первоначальный капитал получил, потом привёз сюда стадо герефордов (английская порода коров). Но постепенно он и это стадо всё пораспродал…

Говорят Иван и Наталья Голиковы всегда по очереди, подхватывая и дополняя рассказ друг друга… Наталья продолжает:

А почему - он говорит: «Народу квалифицированного не осталось совсем, одна пьянь…». Ну, а потом он ушёл, деревня так и осталась в одиночестве… Но мужчины у нас любят деревню свою… Есть мужики, которые не пьют, хорошие парни - работящие… Только, честно говоря, малограмотные они, они просто не знают, как это - взять кредит, пойти куда-то, настоять на своём, не понимают выгоды…

Вообще нам здесь нравилось, - вспоминает Наталья, - когда мы сюда приехали, казалось просто Швейцария какая-то. Качество питания после города… я думала: боже мой, какой мёд! А мясо - чистейшее… Природа тут нетронута - это же Васюганские топи знаменитые - я раньше читала, мы изучали по географии, а это оказывается вот где… Ну и заблудиться здесь очень просто.

Я и сам однажды заблудился, - улыбается Иван Голиков, - пошёл искать собаку в лес, зимой, солнца не было. Собаку я нашёл, но пока с ней крутился, ориентировку потерял. По мху у нас ориентироваться невозможно - на болотах он вокруг дерева растёт. Плутал я по лесу кругами, потом наметил для себя три больших дерева и пошёл по прямой. Тогда только вышел из леса.

Наталья продолжает:

А здоровье в городе какое - муж директором в 173 школе работал в Новосибирске, стал болеть сильно, вторую группу инвалидности ему ставили, а сюда приехали - плотником устроился, чтобы вообще не связано было с умственным трудом. И помогло! Он пять лет вообще не работал нигде, школа была укомплектована и его не приглашали даже. Вот и поправился, и здоровье стало лучше, и жили мы неплохо, скотины много держали… А сейчас уже старость наступает, уже не хочется здесь…

Хочется тепла, - подхватывает Иван. - А вы знаете, какие бытовые трудности - ну, во-первых, комары такие, что приходится всё лето ходить тепло одетым, чтобы комары не прокусывали… Дрова нужно заготавливать…

А я не умею топор в руках держать, я же городская…

Вот здесь везде растёт трава. Три-четыре раза в год надо её выкосить, это тяжело. Всё хорошо растёт - здесь всё-таки лесные чернозёмы, картошка прекрасная, у нас её некуда деть, хоть продавай, а некому продать…

Сыновья сейчас уехали, в Москве живут, ипотеку взяли, говорят: «Мама, папа, вас надо забирать оттуда, это медвежий угол…»

Баба Вера

Вера родилась недалеко от Лаптевки, в другом «медвежьем углу» - сибирской деревне Никитинске. Жила она за всю жизнь в четырёх деревнях, из района не уезжала. Замуж вышла в соседнюю с Лаптевкой деревню Королёвку. Спустя 20 лет снова вышла замуж, и новый муж увёз Веру в Лаптевку. Вначале тосковала она по Королёвке, а потом привыкла.

Когда Балахонов жив был, у нас большое хозяйство было. - Баба Вера вспоминает о своём муже, угощая гостей - меня и внучку Наташу - супом с майонезом. - И уток и гусей держали. И он гнёзды делал. Первый год, когда он меня в Лаптевку привёз, я, конечно, психовала - гнёзды делать для паренья должна женщина. А он говорит: «Сядь, сиди, я буду!» А потом у меня в привычку вошло: неделю гусиха отсидит, он сам в шапку яйца собирает, включает лампочку и просвещает. Говорит: «Вот это яичко говорит клади для еды, а вот это выброси». И всегда угадывал правильно… Осень настанет - у нас и гусятина, у нас и телятина, и кролятина… кроликов около ста кололи, улито всё жиром было…

А потом Балахонов умер. И вот, живёт баба Вера в Лаптевке уже 30 лет. Её родных деревень уже нету - они давно брошены и не осталось от них ничего посреди высокой травы.

Дом в Лаптевке ей дали взамен старого другой. Только сейчас она не может уже такое хозяйство держать. Держит баба Вера поросят и куриц. Чтобы курицы к поросятам не залетали, с полу и до самой крыши в сарае сделана клетка. А то свиньи бывает, «пользуются курами», а бабе Вере их жалко.

Дров в Лаптевке много, и дров Баба Вера не жалеет, печку топит горячо, хотя по полу всё равно холод идёт в избе. Толстенные коты не едят остывший суп в чашечках на полу, а спят, свесив носы, возле печки…

Магазин.
Зинаида Ивановна

Магазин в Лаптевке один. Печкой он не отапливается, а только электрическим обогревателем. И при -20 на улице, в магазине градусов на 20 теплее. Люди сюда редко заходят.

Покупают лаптевцы в основном сладости, колбасу, муку, сахар, печенье… А если полакомиться, кто может себе позволить, то красную рыбу, буженину, селёдку или фрукты. Но говорят, что продукты здесь не лучшего качества, часто испорченные, но выбора нет - магазин один в деревне, да и деньги тут редко водятся.

Живут здесь за счёт пенсионеров - почти в каждом доме есть пенсионер. Или мясо продают. Зарплату получают только пять учителей, библиотекарь и продавец. Семей пять активно разводят скотину. Пенсии здесь в основном по три тысячи рублей. Хорошо если 4500, а самая большая - 5500 рублей.

У Зинаиды Ивановны, единственного на всю Лаптевку продавца, изба большая, просторная. Обои на стенах, телевизор, телефон, тепло…

Я и раньше здесь продавцом работала, я, как приехала сюда в 80-м году, стала работать продавцом, и вот и работаю. В город не захотела. А у дочери двухкомнатная квартира - а что я буду там с ними толкаться. Я привыкла всю жизнь одна, вот и живу… Внучка приезжает на каникулах, дочь приезжает в отпуск… Вот такие дела.

Вот такие дела

В школе «медвежьего угла» учится 16 учеников в 2009 учебном году. Правда, когда я там была, то в те дни было всего два ученика, остальные дети заболели…

Больницы тут нет, врача тоже. Ближайшая больница - в Пихтовке или Колывани, а машин очень мало. Часто бывает так, что на ходу ни одной машины в деревне нет. Так и живут - если кому плохо станет, вызывают скорую с Колывани, «авось успеет доехать»…

Сотовой связи здесь нет. Пару лет назад провели интернет и благодаря этому появились телефоны в некоторых домах.

На улицах тут людей редко увидишь. Пустынно, как на картинке. Только дымок из труб шевелится… Во дворах, в загонах много жирных и забавных свиней, огромных жирных гусей, кони, коровы… А в лесах, говорят, медведи. Правда люди знающие утверждают, что медведь ближе, чем на два километра к деревне не подойдёт, а медведями пугают, чтобы оправдать кражу скотины… В огороды забегают норки, хорьки, косули, прилетают филины… Летом на болотах растёт клюква и из города приезжают сюда охотиться на лося.

А деревенские - живут потихоньку, простыми жизнями живут, детей рожают. Шесть детей - нормальная семья. Дети помогают управляться со скотиной и огородом, учатся в школе, вырастают и уезжают… только некоторые не уживаются в городах и возвращаются, потому что, оказывается, нужно было учиться не только в школе, но ещё и в обществе. Не доверять людям и уметь быть самому по себе - этому их в Лаптевке не учит никто. И даже если в городе с работой и учёбой всё у них получается, то грубости от людей они не выдерживают, возвращаются.

Библиотека.
Надежда Беляева

В библиотеку привезли новые книжки, и детские полки заполнились яркими Смешариками. Надежда Беляева, библиотекарь и местный депутат, зашла истопить печку в выходной день, чтобы Смешарики и цветы тут не помёрзли. У Надежды большое хозяйство, которое кормит семью и мясом и деньгами…

Ничего хорошего в деревне нету. Вот и уезжают все. Здесь пенсионеры одни осталися, а зачем пенсионерам куда-то ехать. Им и в деревне неплохо живётся… И куды они поедут сейчас? Кто им квартиру даст? Денег нет купить.

Мясо продаём мы по дешевке - 100–110 рублей говядина. На рынке 200 рублей уже… Так что ниче хорошего в деревне нету. Работать нужно день и ночь, чтобы прокормиться и скотину прокормить.

А что хорошего - что в деревне воздух хороший, вот для вас - вы приезжаете из города и кажется вам: «Ой, как хорошо в деревне, благодать какая…» а нам это…

Ну, правильно - в Новосибирск я еду по делам… я оттуда отъезжаю вот с та-акой головой. Там эти машины, тошнит… вот сюда приезжаешь - легче чувствуется. А там тоже привычку, наверное, надо, чтобы жить. Там невозможно… ну вы привыкли уже, а я этим воздухом не могу дышать, у меня голова болит. И вот этот гул… И вот эта суета. Бегут, бегут все… мы не привыкли к этому.

Куда деваться. Мы коренные. Так что лучше нашей Лаптевки нету деревни. И вообще, вы проезжали, видели какие деревни по дороге - ни ограды, ничего…

А в нашей Лаптевке - хорошо.

Есть место, где примут тех, кому больше некуда идти. Луч надежды бродягам, сиротам, инвалидам и бывшим заключенным вот уже 13 лет дарит приют «Рассвет». Его открыла не какая-нибудь социальная служба или благотворительная организация, а бывшая учительница Валентина Овчинникова. Женщина всю жизнь проработала в школе, а как вышла на пенсию, поняла, что хочет помогать людям. Уехала в Афонино, глухую деревню в Пермском крае, и начала принимать тех, от кого отказалось государство. О том, как живется здесь ей и ее подопечным, рассказали Сurrenttime.tv.

currenttime.tv

По документам приюта не существует - он не оформлен официально и не получает никакой помощи от властей. Его обитатели живут в складчину на собственные пенсии, к которым Валентина добавляет и свою. За неимением поддержки от государства постояльцам приюта приходится помогать себе самостоятельно. Они обустроили небольшую ферму, которая обеспечивает приют молоком, мясом и овощами. Обязанности по уходу за скотиной постояльцы делят между собой.

Помогают и неравнодушные. Иногда совершенно незнакомые люди делают пожертвования. Волонтеры из Перми собирают необходимые вещи: теплую одежду, продукты, стиральный порошок, памперсы для лежачих больных, лекарства и другие нужные вещи. «Мы выживаем, как можем, без помощи государства», - подводит черту Овчинникова.

Currenttime.tv

Недавно директор приюта ездила в Москву на передачу к Андрею Малахову: для «Рассвета» это было огромным событием. Женщина вспоминает, что приняли ее хорошо. Сама она ничего просить не стала, так как не привыкла: вместо нее это сделал Николай Басков. Певец обратился к местным властям с просьбой построить новую дорогу.

Нормальная дорога в «Рассвет» заканчивается километров за двадцать до деревни, дальше - только глиняная колея, которую регулярно разбивают лесовозы. Несмотря на сложности с дорогой, к Овчинниковой каждый день приходят и приезжают люди: кто-то просит о помощи, а кто-то сам ее привозит. А кто-то привозит новые проблемы. После передачи жители приюта ждали приезда дорожников, но вместо них заявились соцработники с проверками.

Приезжали, дополнительно требовали документы: спрашивали, куда деньги деваю.

Валентина рассказывает о приезде нежданных гостей спокойно, потому что привыкла. Чиновники и соцслужбы пытаются поймать Валентину на том, что она зарабатывает деньги на несчастных. Женщина по доверенности оформляет пенсии и документы многим постояльцам, что вызывает подозрения у местных властей. Овчинникова отрицает обвинения в ее адрес и в доказательство своих слов показывает, что сама живет на равных с остальными.

Я живу здесь - вот мое место! - показывает она на койку в комнате, где, кроме нее, живет еще одна женщина. - Люди пишут, что я живу в хоромах, в отдельном особняке! А какие у меня особняки, если я всю жизнь занималась благотворительностью?

Currenttime.tv

Чтобы убедиться в честности женщины, достаточно выслушать истории ее подопечных, многие из которых называют ее мамой. Звонят ей из магазина и спрашивают: «Мама, что еще взять?» За многих из них приходится сражаться с соцзащитой.

Сейчас я сражаюсь за Светку с окружной соцзащитой. Свету решили лишить дееспособности. Она инвалид детства, но лишь сейчас, в 36 лет, ее решили лишить дееспособности. И вот я хочу доказать, что она самостоятельный человек, что она уже многое научилась делать. Мы ее подобрали с Майкора с мамой: мама лежачая была. Она живет у нас уже около четырех лет.

Ехать в государственные учреждения обитатели приюта наотрез отказываются. Николай Харин объяснил, почему.

В государственном - я знаю, что творится, они там как из Бухенвальда ходят, их держат, как в концлагере. Может не везде так, но показывали сколько раз: одни кожа да кости, страшно глядеть!

Мужчина остался без дома и ноги. Он признается, что все - по собственной глупости. Сгубила любовь к крепким напиткам.

Выпили - показалось мало, я еще побежал. Вот зачем я это сделал? Валенки рядом стояли, надень да иди. А я побежал в одних магазинных носках. А мороз был 40 градусов. Сам виноват, короче!

Currenttime.tv

Многие, как и Николай, не отрицают, что сами виноваты в своих бедах, но они смогли изменить жизнь. Еще один Николай сел в тюрьму за побои жены. На женщину он поднял руку, когда та задушила их ребенка. В приюте мужчина помогает по хозяйству, доит коров.

Общий стаж тюрьмы у меня 11,5 лет. Избил бабу, вот из-за этого 5,5 лет дали сначала, а потом еще начудил. Ума-то нету.

Некоторые живут здесь целыми семьями - без надлежащего надзора пропадут, а вместе селить инвалидов со стариками соцслужбам некуда. В такой ситуации оказался один из бывших учеников Валентины Анатолий вместе со своей матерью.

Я учила его в архангельской школе, потом он работал водителем-трактористом в Кудымкаре. Потом его избили, череп еще вскрывали, и что-то с ним стало неладно. Я в больнице увидела маму с Толей, мама плакала. Я говорю: «Рая, что случилось?» А она говорит: «Я не выдержу: меня отправляют в дом престарелых, а Толю - отдельно. Единственный сын, а нас хотят разлучить, я не выдержу».

Currenttime.tv

Для лежачих выделен отдельный дом и персональный помощник. Сиделкой оказался бывший сиделец.

Мне 42 года. Я освободился с поселения, запил, начал из дома тащить все. И меня родственники, старшая сестра отправили сюда. Я пропил дом, и все: некуда было идти.

Однако в приюте без предубеждения относятся ко всем людям. Каждый мог оступиться и каждый имеет право на второй шанс. Валентина считает, что если человек хорошо справляется, значит, ему можно доверить работу, какой бы ни была его предыстория.

Currenttime.tv

Он показал, что хорошо может ухаживать, и вот я его сюда, к тяжело больным, им тоже внимание надо. Это не каждый выдержит, терпение надо.

Терпения не занимать и самой Валентине. Сколько всего нужно сделать самой, да еще и постоянные проверки. Признается, уставать стала уже сильно и родных видит редко: у нее четверо детей, 16 внуков и 5 правнуков, о которых тоже нельзя забывать. Женщина надеется, что одна из ее подопечных со временем примет на себя обязанности по уходу за остальными, а пока остается только держаться.